Леонид Сергеев - До встречи на небесах

— Я тоже один из этой пьяни.

Классик не удостоил меня ответом. Поздравив Левыкина, он обрушился на поэтов, которые пишут о природе, назвав их стихи «стихами с водоемов». Потом досталось и тем, кто пишет о городе.

Все это было лет двадцать назад, а сейчас, во время «реформ» строителей капитализма, с некоторыми классиками и вовсе творится что-то невообразимое. Недавно открываю журнал «Наша улица», а там интервью с Астафьевым. Он отвечает корреспондентке: «…Говорят мне: вы не любите русский народ… А чего его любить-то? За что я должен его любить? Предъявите мне документы, назовите по пунктам: за что я должен его любить?». Вот так вот! Не за что, значит, любить русских! Значит, чего-то не понимали Пушкин, Толстой, Гоголь, Чехов, Бунин. Ну, ладно, сейчас наш народ открыто презирают, смешивают с грязью всякие Боровые, Новодворские, Сванидзе, Немцовы, Кохи (последний договорился до того, что назвал Россию «ненужной страной»!), но это понятно — они нерусские и сейчас их время, а тут вдруг человек, которого современники называют «живым русским классиком»! Такое не укладывается в голове. Позволительно спросить у Астафьева, хотя бы такое — ничтожный народ мог создать великое государство?

В восьмидесятых годах для Союза писателей отвели земельные участки в Истринском районе (по шесть соток; теперь «новые русские» имеют по шестьсот). Я не хотел брать. Во-первых, не было денег на строительство даже щитового дома; во-вторых, выяснилось — пока это известие дошло до меня, хорошие участки уже разобрали, остались только в болоте (от них все отказались), и чтобы их осушить, опять-таки требовались денежки, и не малые; но главное, еще подростком я наработался на земле и все последние годы выбирался на природу только с байдаркой и палаткой. Уговорила жена брата. Она твердо сказала:

— Возьми! Я буду там разводить цветы.

Помню, я еще долго кочевряжился, а теперь — надо же! — этот клочок земли моя единственная отдушина.

Конечно, и квартиру, и дачный участок, и путевки в Дома отдыха в те годы мог получить любой рабочий и служащий. Больше того, им давали бесплатные путевки и в санатории, которые по комфорту превосходили писательские Дома творчества. И участки от предприятий выделяли не по шесть, как нам, а по восемь соток, и в сухих местах, а не в комарином раю. Тем не менее, я исключительно благодарен Союзу писателей за все материальные блага, и бесконечно благодарен за ЦДЛ, за общение с единомышленниками.

Кстати, среди работников ЦДЛ я никогда не афишировал свое писательство, и многие из них долгие годы не знали, что я член Союза. Я был для них руководителем изостудии (для некоторых — учителем их детей и внуков), «своим художником», своим работником, с которым они получали зарплату, остальное их не интересовало. Был случай, когда меня даже не пустили в ресторан. В тот вечер я встречал знакомых из Ленинграда, чтобы посидеть в нашем кабаке. Накануне им сказал:

— У нас лучше всего, — и, усиливая выигрышность своего варианта, добавил: — Не случайно и президента Рейгана встречали в нашем ресторане.

— А будут свободные места? — спросили мои гости.

— Для литераторов всегда найдутся, — важно бросил я, не сомневаясь в победе.

И вот входим мы в зал, подскакивает старший официант (заменявший метрдотеля) Алексей и улыбается:

— Сегодня для художников мест нет. Извини.

В самом деле, за столами сидели одни писатели и, как всегда, несколько «блатных», но один стол пустовал.

— А этот? — кивнул я.

— Ждем писателей.

— Но я, извини, тоже из их числа.

— Ладно врать-то! В душе мы все писатели. — Алексей засмеялся и удалился.

Как назло ни директора ресторана, ни директора ЦДЛ не было и я остался с носом. Понятно, мои гости запрезирали меня, и даже неплохая посиделка в Пестром не сгладила мой позор.

Как-то мы с бардом Е. Медведевым выпивали в нижнем буфете и он, подогретый, сказал, что сочинил «потрясную вещь».

— Пойдем в Малый зал, там же рояль, там и сыграешь, — заявил я, в полной уверенности, что мне дадут ключи от зала, где я уже немало лет проводил занятия.

Мы поднялись, и я объяснил дежурной суть дела; она прекрасно знала меня, но вежливо заявила:

— Сегодня не ваш день (я занимался по воскресеньям). В будни зал только для писателей.

Медведев начал было доказывать, что я тоже писатель, но дежурная не поверила.

Однажды я выпивал с друзьями художниками в какой-то мастерской. Мы приняли совсем немного и решили добавить в ЦДЛ. Только вошли, дежурная удивленно вскинула глаза:

— Леня, кого это вы привели?

— Да вот, подобрал на улице, — отшутился я, кивнув на друзей.

— Но вы же знаете, что писатели и те могут проводить только двоих, а тут вы, да еще троих!

Хорошо что у меня в кармане лежал членский билет (который дежурная долго рассматривала, с трудом веря в его подлинность). Кстати, с того дня она зауважала меня, даже как-то отвесила комплимент:

— …Некоторые писатели напиваются так, что не стоят на ногах, а вы, вроде тоже выпиваете, но мы не видели вас пьяным. Вы молодец!

На самом деле я просто боялся потерять работу (изостудию) и уходил сразу, как только чувствовал, что поплыл.

Гардеробщики ЦДЛ, с которыми я дружил и отмечал все зарплаты (я получал за изостудию меньше, чем уборщица — пятьдесят рублей в месяц и обычно столько уже был должен буфетчицам), узнали о том, что я пишу книги, только на мое шестидесятилетие.

— Что ж обманывал? Что ж не дарил книжки? — обиделись старики, когда я притащил им бутылку водки с закуской.

На том же юбилее в Малом зале брат развесил мои иллюстрации, и вдруг редактор «Малыша» Т. Васильева, которая знала меня сто лет, спрашивает:

— А чьи это работы на стенах?

Когда брат объяснил, она тут же предложила мне иллюстрировать книжку в «Онексе», куда перешла с начала «перестройки». Вот так поздно я и открывался в новом качестве.

Но если работники ЦДЛ воспринимали меня только как художника, то в секретариате Союза многие вообще не знали, кто я такой — это и понятно, я там никогда не появлялся. Однажды за стол, где мы с инженером Леонидом Доменовым выпивали, подсела бухгалтерша Союза Я. Богданова и поинтересовалась: «кто вы?». Я плосковато пошутил:

— Водопроводчики. Ремонтируем трубы в вашем Доме. Второй день вкалываем, а после работы вот… расслабляемся.

Бухгалтерша знала всех писателей в лицо, и поверила (почему не поверить, если у нас был соответствующий видок?). Только спустя полгода, когда я уже выпивал с ее мужем писателем, она узнала, что к чему, рассмеялась и с досады звезданула меня кулаком по спине.

Кстати, меня частенько принимают черт-те за кого. Был случай, когда я принес рукопись в одно издательство, так редакторши приняли меня за посыльного и стали совать мелочь «на чай».