Леонид Сергеев - До встречи на небесах

В начале девяностых годов, когда началась свистопляска «реформаторов», многих из нас перестали печатать; мы оказались на обочине, буквально без копейки в кармане. Я пытался устроиться сторожем, но мне (пятидесятипятилетнему) говорили:

— Староват. Сердце откажет, отвечай за тебя.

А тут еще брат с женой крепко сели на мель. Короче, я обменял свою квартиру на меньшую в «хрущевке», а доплату поделил с братом. Он свою часть положил на сберкнижку (в надежде жить на проценты), но после гайдаровского обвала, остался ни с чем. Я успел потратить деньги: съездил в турпоездку по Европе, и издал пару книг рассказов за свой счет (нашел захудалую типографию, и за небольшую сумму получил самиздат). Слово «книги» к этой печатной продукции мало подходит — бумага газетная, обложки мягкие («летающие по воздуху», как говорят продавцы развалов), шрифт расплывчатый, и всего по триста экземпляров, половина которых обрезана криво, в некоторых текст вообще вверх ногами — в общем, сделал себе примитивный подарок. Тем не менее, я дарил друзьям эти раритеты. Некоторые (вроде Константина Сергиенко) не верили, что я печатаюсь за свой счет.

— Не ври! — говорили. — Небось, нашел богатого спонсора!

Другие (вроде Яхнина) верили и ворчали:

— Ты дурак! Впустую тратишь деньги! За свой счет печатаются только графоманы!

Наверно, я действительно поступал глупо, тем более что раздарил всего штук тридцать-сорок экземпляров, остальные и сейчас валяются в сарае на участке (в магазинах их не взяли, «у вас нет имени», — сказали; точнее, в одним киоске взяли и даже одну книжку купили, но тут же вернули, объявив: «Это не тот Сергеев» — оказалось, есть какой-то бард Л. Сергеев), только Яхнин забывал, что многое из этих самиздатовских рассказов я когда-то носил в известные журналы, но ни в одном их не напечатали. В некоторых даже говорили: «Подходят, берем», но «печатают» до сих пор (за всю жизнь ни разу не напечатали в серьезном журнале!). Вот и набралось с полсотни не опубликованных рассказов. Получалось, я зря над ними корпел. А так хоть друзья прочитали. В общем, об этом не жалею.

Теперь о наградах. У меня нет ни орденов, ни званий. Не стану ловчить, кем-то прикидываться, серьезно заявляю — если б был орденоносцем, испытывал бы стыд перед друзьями, которые не имеют никаких наград, но заслуживают их больше меня. А такое сплошь и рядом в искусстве (недавно Госпремию по литературе дали эстраднику Жванецкому — позорище! И это в стране великих писателей! До чего докатились «демократы»! Впрочем, сейчас среди «народных артистов» — туча шоуменов и безголосых певцов, всяких Ермольников, Макаревичей, Якубовичей — разве их можно поставить рядом с действительно народными Жаровым, Крючковым, Ильинским?!).

Короче, мне наплевать на награды, на всю эту мишуру, другое дело — отношение к тебе как к человеку, который все-таки кое-что сделал в своей области. Ну, куда это годится: сидим в ЦДЛ: Коваль, С. Иванов, Яхнин и я, вдруг подходит П. Френкель (полулитератор-полуфункционер, живущий то в России, то в Германии) и раздает моим друзьям бланки для выдвижения на диплом Андерсена, а мне даже и не кивнул, хотя мы знакомы десятки лет (он работал в журнале «Детская литература»), вроде я — дерево, часть интерьера в зале; на его физиономии так и читалось — да, я проталкиваю только «своих». Ну, ради приличия, хотя бы сказал: «А тебе в другой раз». Или: «Так мы решили». Или пошутил бы: «Извини, бланков маловато». Хоть что-то сказал бы, но нельзя же человека так унижать! Повторяю, мне все эти дипломы до лампочки, но в тот момент почувствовал жуткий стыд — не потому что для Френкеля оказался пустым местом, а потому что он так неприкрыто грубо это показал.

И за друзей стало стыдно — они бросились лихорадочно заполнять бланки, не испытывая ни малейшей неловкости от ситуации, похоже посчитали — все в порядке вещей, они заслужили дипломов, а я нет; им не хватало лишь сказать — мы, евреи, таланты, а ты посредственность. Ну, а себя в те минуты я просто-напросто презирал, ведь еще некоторое время сидел как истукан за столом, не зная куда деться.

И все же одна награда у меня есть. Как-то мы с Ковалем выпивали в Пестром, вдруг подходит Ирина Евтушенко (однофамилица поэта, работала в секретариате Союза писателей):

— Я хочу вам дать по медали «ветеран труда». Вот бумага, пишите свои данные.

Я сразу решительно отказался.

— Мне не надо. В нашем Отечестве порядочный человек не может иметь награды. За редким исключением.

— А мне надо, едрена вошь! — засмеялся Коваль. — Давай медаль! Где писать?

— Эта медаль почетная, — продолжала Евтушенко, и дальше стала объяснять разницу между всякими званиями, лауреатством и этой медалью.

Я понял только одно — что ее дают не за мастерство, а за долголетие в писательском Союзе, и отошел к стойке буфета; в очереди разговорился с кем-то и обо всем забыл. Через месяц Коваль мне говорит:

— Иди, получи медаль у Ирки. Я получил, а твоя тебя ждет. Я твои данные тогда записал.

Я махнул рукой и никуда не пошел. Но тут Мазнин стал меня донимать:

— Получи, получи медаль, пригодится. Ты ж, балда, Ирку тем самым обижаешь.

И Кушак насел:

— Возьми медаль, дурак! В какое положение ставишь Ирку?!

Потом Евтушенко сама подловила меня в ЦДЛ и вручила медаль:

— Нам дали на Союз всего сто медалей, но именно тебе в первую очередь я и хотела ее дать, потому что ты никогда ничего не просишь, никуда не лезешь.

Я поблагодарил Евтушенко, но сказал:

— На фиг она мне нужна?

Кто бы мог подумать, что спустя несколько лет, когда произойдет «криминальная революция» и наступит разбойничье время, когда меня совершенно перестанут печатать, и я буду жить только на пенсию, благодаря этой штуковине, смогу хотя бы меньше платить за квартиру. Ну, а до этих событий я решил вновь, как в юности, походить в библиотеку «Ленинку», поскольку за последние годы почти ничего не читал. Пришел записываться, но получил от ворот поворот.

— Уже давно записываем только тех, кто имеет диплом об окончании института, — строго сказала регистраторша.

— Диплома у меня нет, — говорю, — но я член двух творческих Союзов (второй — журналистов, где я состоял в секции графиков).

— Все равно. Нам нужен только диплом.

— Как же так? — растерянно бормочу и бросаю последний козырь: — У меня есть медаль.

— Мы и с орденом не записываем, — безжалостно, как оплеуху, выдала регистраторша, но подумав, сказала: — Подождите, я позвоню в дирекцию…

С превеликим трудом, после долгих телефонных разговоров, мне выдали читательский билет. И все благодаря медали. А между тем, в каталоге библиотеки числилось около десяти моих книг.

К моему шестидесятисемилетию Московская писательская организация выпустила сборник моих рассказов «Заколдованная» (сто экземпляров) и за него дала премию им. С. Есенина. Эта премия не от каких-то олигархов, она от истинно русской организации и от честных людей. А потом я получил Первую премию за повесть о своей собаке «Железный Дым» (Всероссийский конкурс на лучшую детскую книгу о животных). Благодаря этой премии, вышла книжка о Дыме с его фотографией на обложке — для меня это лучшая память о моем лохматом друге и наших с ним байдарочных походах.