Иван Зорин - Письмена на орихалковом столбе: Рассказы и эссе

Многие ждали конца света, ибо заря Клюни [37] Клюни — аббатство во Франции, «школа монастырской образованности и набожности», дало церкви 12 кардиналов и несколько пап. В X–XI вв. в Клюни началось реформаторское движение, укрепившее католицизм. еще не остудила тогда милленаристских чаяний [38] Милленаристские чаяния — ожидание второго пришествия Христа и наступления тысячелетнего Царства Божьего на земле. . В мертвых городах трубными ангелами выли волки, голод и черная оспа рисовали повсюду картины Страшного суда, а король-чума делал тогда солнце мрачным, как власяница, а луну — как кровь. Коварная секта богумилов [39] Богумилы (богомилы) — приверженцы богомильства — болгарско-византийской ереси дуалистического направления, возникшей в X в. и названной по имени первого прововедника этого учения Богомила. тогда еще не возродила бациллу манихейства, от Церкви еще не отложились восточные схизматики [40] …от Церкви еще не отложились восточные схизматики — разделение церквей на западную (римско-католическую) и восточную (православную) произошло в XI в. , и тьма времен еще должна была кануть в Лету, прежде чем распрямился ухмыляющийся карлик Средневековья.

В угрюмых дебрях придунайских лесов, в скиту, ютящемся посреди зловонья болот, старец Само, сменивший монастырь бенедиктинцев на обитель отшельника, рясу на рубище, поучал переписчика свитков Зеннона, инока, недавно принявшего аскезу и, как все неофиты, особенно страдающего от соблазна прелестью, напоминая ему слова апостола язычников [41] Апостол язычников — апостол Павел. : «не наблюдай царств, рушащихся вокруг тебя» и другие, еще более таинственные и вдохновенные слова его Учителя: «Царство небесное внутри вас». Проповедуя так, схимник потрясал козлиной бородкой и пергаментом со священными письменами. Тусклая лампада, чадящая на стене, изредка вспыхивала чуть сильнее, и тогда выхватывала из тьмы его пронзительные взгляды и притулившуюся в углу землянки могучую фигуру Зеннона. Инок смиренно возражал: «Разве удел светочей — приспосабливаться к миру, щупая его из темноты кельи тараканьими усиками книг, разве не деяния позволили Савлу, сменив имя, очиститься от крови Стефана, и разве не сам Милосердный Спаситель опоясался мечом Великого Карла, уничтожившего идолов на гнусных капищах саксов?» Само раскусил затаенное во фразе презрение, но парировал достаточно традиционно. Он привел тезис о греховности мира, где правит князь, а не царь, тем самым незаметно для себя чуть было не впав в опасную ересь павликиан [42] Ересь павликиан — павликиане — секта, возникшая в Армении в VII в., придерживавшаяся дуалистического учения, общего всем манихеям. , и произнес непременные: «Ибо сказано: борись со злом, но избегай зла», указав здесь на тонкость в понимании слова «избегай», толкуя его не столько как активное неделание зла объектом, сколько как пассивное «убегание» от него субъекта. Потом он долго говорил о непротивлении злу. Зеннон, опираясь на слова «не мир, но меч принес я вам», сказал, больше по задору, чем по разумению, что видит в миссии невинно закланного Агнца и миссию Воина. Он нимало не смутился ни присутствием праведника, ни тем, что для Само данная версия звучит кощунственно. Уязвленный такой непочтительностью, Само, возможно чересчур поспешно, возводит ее до надменности нрава. «Ступай обратно в киновию [43] Киновия — общежитие, форма монастырского жития. Первая киновия была учреждена в IV в. в Египте. », — суровый вердикт не заставляет себя ждать.

Задев при выходе шкуру медведя, на которого он по весне охотился с рогатиной, Зеннон еще успевает бросить вместо прощания, вторя Иакову, но исказив цитату тем, что привнес в нее обиду: «Вера без дел мертва». Его молодое упрямство раздражило Само. Почти негодуя, он задыхался гнилостным воздухом землянки, вышагивая по ней, и в который раз перебирал доводы, доказывая свою правоту висящей лампадке. Но вскорости он уже пересилил себя, заставив гневаться на свою гневливость.

Именно в ту же ночь ему привиделась во сне казнь. Деревянный, грубо сколоченный помост. Зигзагообразная линия толпы. С усталым безразличием сутулый палач нагибает жертве голову — непокорную голову Зеннона, надевая на нее слепой мешок. Вот сейчас он взмахнет своей остро отточенной секирой, обрекающей всех на вечную слепоту — он уже готов. Кажется, что его зловещая фигура выросла до невероятных размеров. Следует глухой удар — свершилось. Теперь палач преображается в кривляющегося идиота, а после — в шутовскую палочку. Само хотел было криком прекратить кошмар, когда в капле дождя, смывающего с плахи кровь, он вдруг увидел свое мелькнувшее отражение. Он еще успевает поразиться отрешенности своего вида и даже понять, что и сам находится тут же, рядом, среди равнодушного, молчащего в безучастии окружения, прежде чем проснулся. После, каясь в грехе помыслом, он долго молился, шевеля запавшими старческими губами. Заговоренная, боль постепенно стихала. Прошло несколько дней.

Изводя плоть постами и перечитывая назидания малых пророков, где он находил подтверждения своей правоте, подвижник все еще крепился, но он чувствовал, как на потеху дьяволу в душу к нему заползал червь сомнения.

Их следующая встреча произошла наяву. Это случилось в Трансильвании, на торговой площади города влахов, где посреди гомона и пыли один невежественный македонец, звеня веригами и обнажая под лохмотьями сыпучий мел проказы, на свой лад толковал изреченное Богом: «Блаженны нищие духом». Вставляя знак препинания, разрывающий идиому и усиливающий интонации творительного падежа, он вульгарно улавливал здесь лишь очередное указание на примат бедности над богатством. Убежденный, что на него снизошло откровение, он с экстатическим воодушевлением пытался поведать миру свою жалкую истину. Слушая его, один из присутствующих, хазарский иудей, не вытерпел и поначалу скромно упрекнул его в извращении перевода, затем туманно намекнул на суеверие, которое есть внутреннее дело в доме евреев, а под конец, уже бряцая железной саблей, договорился до того, что вот также, мол, и все христианство есть не более, чем плод дурно понятых еврейских метафор, что оно слишком куцо и убого перед смыслом Писания. Свое заявление он сопровождал оскорбительным смехом. Все — и стоящий поблизости Само — оторопели от подобного святотатства, растерянность сковала всем язык. Лишь какой-то юродивый калека истерично хохотнул. И тут кто-то атлетически сложенный, в черном шлеме рыцаря прекратил богословский диспут, свалив богохульника пощечиной. И хотя человек этот тут же исчез, а завороженный Само разглядел лишь кольчугу на его широкой спине, он узнал в нем Зеннона. Позднее, пока толпа после короткой расправы в исступлении еще терзала труп иудея, искушенный в экзегетике Само, облокотясь на посох, разъяснял испуганному македонцу потаенный смысл Нагорной проповеди. Он взирал на теперь старательно прикрытые струпья и терпеливо повторял заученные годами слова, но думал он при этом о поступке ретивого инока: он видел в нем знамение для себя. Рядом блаженно улыбался юродивый.