Михаил Чулаки - У Пяти углов

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что начинает Груздь все же не с нуля: ходил он в детстве в секцию и доигрался до второго разряда, а потом почему-то забросил. Эксперимент, таким образом, получался не совсем чистым, но и этому обстоятельству Вольт обрадовался: успех казался ему важнее чистоты. Да и все равно: забросить занятия в семнадцать лет, возобновить в сорок и скакнуть от полузабытого второго разряда до мастера, хотя бы до кандидата — чем не чудо?! Если только оно состоится…

Началось это полтора года назад. Груздь ни на день не терял энтузиазма — тоже удивительно: легко пробыть в энтузиастах неделю, ну месяц, но полтора года!.. — и вот в результате подтвердил второй разряд, скоро начинает играть на первый. А вчера допоздна сражался в полуфинале Ленинграда до блицу, и Вольт еще не знал, чем кончилось. Но уже здорово и то, что пробился в полуфинал! Блиц не дает разрядов, но сознание успеха в тысячу раз важнее!

Стефа степенно свернул на тихую Подьяческую улицу. Как и все улицы, она, конечно, заасфальтирована, но Вольту всегда кажется, что сквозь асфальт пробивается трава, — по неистребимому здесь духу провинциальности. И удивительно — по контрасту! — что именно здесь живет энтузиаст прогресса Родион Иванович Груздь.

Вольт нетерпеливо взбежал по лестнице, не замечая ее темноты и затхлости, позвонил три раза — Родион Иванович проживает в обширной коммунальной квартире, пропахшей щами и стиркой.

Приблизились медленные шаги — жена Родиона Ивановича, Антонина Антоновна, мучается ногами, это называется артроз: то есть боли и тугоподвижность в тазобедренном суставе. Лучшее средство при артрозе — голодание, ну и физкультура, конечно. Но Антонину Антоновну не уговоришь ни на то, ни на другое — толстеет и глотает горстями таблетки. Симпатичная женщина, но зло берет! Странно, что при таком муже, энтузиасте самоусовершенствования.

— А-а, Вольт Платоныч! А моего нету, ушедши. Да заходите, он ненадолго. В булочную только зайти. Ну может, еще куда на радостях.

— Да как же он, Антонина Антоновна?! Как он вчера?!

— Хорошо. Как это у них называется? Ну, словом, все как надо. Пришедши в час ночи. Весь довольный!

— Вышел, значит, в финал? Отобрался?

Вот-вот: «финал». Да заходите же вы, чего ж на лестнице!

Вольт медленно шел по длинному коридору за туго-подвижной Антониной Антоновной, а та не умолкала:

— У меня мать в домработницах. Там у нее профессор, ученый человек. Но сколько ни учись, от смерти не увильнешь. Стал умирать и говорит жене: «Все, финал». Плохое дело, значит. А для моего «финал» — вроде даже хорошо. Я-то сначала испугалась, как слышу: «финал». Но гляжу, весь довольный человек.

Родион Иванович по специальности столяр-краснодеревец и до своего обращения в шахматисты занимался по вечерам многочисленными доходными заказами. Теперь он вечера просиживает над шахматами, от доходных заказов отказывается, и нужно быть идеальной женой, чтобы терпеть такое безропотно. Антонина Антоновна, насколько Вольту известно, мужа не пилит. За одно это можно простить ей пристрастие к таблеткам, и все-таки грустно думать, что ее артроз будет неизбежно прогрессировать и Родиону Ивановичу предстоит рано или поздно обратиться в сиделку, а тогда плохо придется тем же шахматам.

В комнате стараниями Антонины Антоновны поддерживается тот самый уют, который принято называть мещанским: кружевные накидки, нарисованная на клеенке идиллия с лебедями, слоники на комоде. И только выделенный для себя Родионом Ивановичем угол резко отличается от остальной комнаты: книжные полки, шахматный столик, скрипка на стене — все самодельное, включая скрипку: до шахматного периода своей жизни Груздь мечтал сделаться скрипичным мастером — для краснодеревца это занятие родственное.

Вольт присел к шахматному столику — подальше от накидок и слоников; Антонина Антоновна тяжело уселась на старинный стул с сохранившимся соломенным плетением — Вольт посмотрел на нее с опаской: казалось, соломенная плетенка не выдержит.

— А нам Валерик письмо приславши. Валерик — взрослый сын, дослуживает в армии.

— Пишет, домой не поеду, у них всем взводом решено в Тюмень. Там и заработки на нефти, и с жильем обнадеживают.

— Ну правильно: куда ж ему в эту комнату возвращаться? Взрослый уже, жениться захочет. Да и без женитьбы тяжело здесь втроем. Да и хорошо, когда молодые живут самостоятельно: быстрее взрослеют.

— Хорошо-то хорошо. А хотелось, чтобы Валерик поближе. Так и не увидишься, если он в этой Тюмении. А квартиру… Мой давно говорил: «Сделаем Валерику кооператив». Ну правда, он тогда зарабатывал не как сейчас.

Этого Вольт и боялся: чтобы Родиону Ивановичу не пришлось работать на Валерика. Тогда конец эксперименту, а ведь началось так хорошо сверх всяких ожиданий! Да и вообще Вольт считает, что неправильно жертвовать своими интересами ради детей. Пусть дети добиваются всего сами! Даже и безнравственно: закапывать собственные таланты.

— Лучше сам пусть заработает. В той же Тюмени. Больше себя уважать будет, это я вам говорю как психолог.

— Сколько ж там работать? И морозы! Жалко. Родное ж дитя. У вас-то нет своего.

У Нади не может быть детей: однажды она неудачно сорвалась сверху у себя в цирке. Время от времени Вольт думал, как бы здорово он воспитал сына: физкультура, закалка воли, тренировка памяти — все то, чего в самом Вольте никто в детстве не воспитывал, так что пришлось потом наверстывать самому. Да, его сын был бы идеально снаряжен для достижения своего максимума. Ну а начать с того, что Надя, конечно, рожала бы под водой. Способ, известный еще древним египтянам: дети, рожденные под водой, более развиты физически, у них заметно лучше память и остальные способности, к тому же у них при нырянии происходит рефлекторная задержка дыхания, как у всех китовых, а потому в море они чувствуют себя настоящими дельфинами! Египетские жрецы — образованная каста, хранители мудрости — появлялись на свет только таким способом. Почему же теперь так рождаются редкие счастливцы?! Непонятно! Ведь главный долг родителей — наделить своих детей максимальными способностями!.. Да, иногда Вольт очень ясно себе представляет неродившегося сына — но быстро отвлекается за многочисленными делами.

«Нет своего» — другой бы смутился, почувствовал свою неполноценность, но не Вольт:

— Чего ж жалеть, Антонина Антоновна. Надо правильно воспитывать, вот и все. И в первую очередь — самостоятельность. Без самостоятельности не будет воли, без воли — человека, личности!

Антонина Антоновна не решалась больше возразить: она слегка робела перед Вольтом; но чувствовалось, что внутренне она не согласна.