Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

– Хо-хо! – улыбнулся Кифа. – Ты, наверное, не щадил его.

– Что ты имеешь в виду?

– Вопросы. Ты известный любитель задавать вопросы, а Шали не мастак на них отвечать. Ему по душе действия, движения, напор и натиск. А долгие и подробные объяснения вовсе не в его вкусе.

– Кифа, мы начали с паука, а ты переводишь разговор на Шали. Скажи прямо, что не хочешь рассказывать.

– Ну почему не хочу? – Кифа принял свою любимую позу, усевшись на кровати и опершись спиной о стену. – Ты ведь тоже на каком-то этапе окажешься под пауком, так что интерес у тебя вовсе не праздный. Правильный интерес. Так вот, слушай.

Что делает сын Тьмы, когда совершает проступок? Идет в Иерусалим, покупает животное или птицу и приносит ее в искупительную жертву. Учитель Праведности давно ввел для избранных иные правила искупления. Сегодня вместо тельцов мы возносим молитвы. Со стороны это может показаться куда более простым, не так ли?

– Не знаю, – сказал я. – За тельца можно заплатить деньги. А правильно прочитать молитву нужно уметь.

– Молодец! – обрадованно воскликнул Кифа. – Все правильно понимаешь. Казалось бы, чего проще, вместо того, чтобы потратить большие деньги на покупку быка или барана, встать перед стеной, пошептать тихонечко разные слова.

Но это лишь кажется, будто проще. Ведь слова нужно не просто шептать, а понимать их значение, и не просто понимать, а погружаться в самую глубину смысла, заложенного в каждом предложении нашими Наставниками, составившими молитвы. Годы и годы уходят у избранного, пока он научится концентрировать мысли и направлять их в нужную духовную сторону. Куда проще купить барана, отдать его священнику и больше ни о чем не заботиться. Правильная молитва – удел самых избранных. Она показывает, что ессей сумел освободиться от внешней формы служения и сосредоточиться на его внутренней сути.

– А причем здесь паук, Кифа?

– Паук проявляет степень погруженности в молитву. Животные и насекомые улавливают звериное начало в человеке. Если оно сильно, то собака рычит на этого зверя, а волк или лев – нападают. У праведников чистые мысли и души, поэтому они могут войти в клетку ко львам, и те не сделают им ничего дурного.

Так вот, для проверки умения сосредотачиваться ессея запирают на сутки в узком колодце. Маленькая такая пещерка, где с трудом можно лечь, скрючившись в три погибели. Еду не дают – суточный пост, чтобы не отвлекать мысли и не занимать тело. Ессей в этом колодце подобен ангелу – он не ест, не пьет, а только молится. И если его мысли достаточно чисты, то пауки, живущие в верхней части колодца, там, где он сужается до размеров небольшого кувшина, заплетают над головой испытуемого свою паутину.

– Ну и как? – спросил я Кифу. – Над тобой появилась паутина?

– Да, – гордо произнес он. – И еще какая. Вот такой толщины, – Кифа раздвинул большой и указательный пальцы.

– А почему она такая толстая получилась? – удивился я.

– Пауков же много, – объяснил Кифа. – И каждый вьет свою.

– Это значит, что твои мысли чисты, а молитва праведна?

– Ну-у-у, не совсем. Паутина выявляет только самую первую ступень продвижения. Если совсем нет паутины, тогда дела плохи. Каждого ученика несколько раз в год сажают под паука. И случалось, что после таких проверок неудачника выгоняли из обители.

– Почему же выгоняли? А если человек просто не способен быстро продвигаться? Возможно, ему требуется еще полгода, год.

– Шуа, Хирбе-Кумран не благотворительное заведение для отстающих. Тут выживают только способные.

Дверь с легким скрипом отъехала в сторону, и на пороге возник Шали.

– Вот так дела! – воскликнул он, не успев переступить порога. – Я бегаю по коридорам, ищу пропавшего ученика. А он преспокойно сидит в комнате и разговоры разговаривает!

– Мы беседуем об очень важных вещах, – веско произнес Кифа.

– Конечно, конечно, – Шали уселся на свою кровать и ехидно улыбнулся. – Небось обсуждаете толщину паутины. В-о-о-т такая получилась, – и сделал пальцами жест, точно повторивший Кифин. – Я его жду, жду, уже не знаю, что и думать, а он удрал с урока и даже не подумал известить товарища.

– Я не удрал. Меня Малих сам отпустил.

– Знаю, знаю, – улыбнулся Шали. – Он мне рассказал.

– Так вы встретились по дороге? – удивился я. – Зачем же тогда ты ждал меня в зале, а теперь ругаешься?

– Я его не встретил, – снова улыбнулся Шали, но на сей раз улыбкой превосходства. – Где его встретишь? Бегать за ним по коридорам можно до завтра. Я с ним связался.

– Как связался?

– Не как, а чем, – Шали многозначительно постучал по уху. – Вот этим самым местом.

– Значит, Малих тоже Вестник?

– Все продвинутые ессеи Вестники, – небрежно ответил Шали и откинулся назад, опершись спиной о стенку.

Я вопросительно посмотрел на Кифу. Тот молча кивнул.

Сказать было нечего. Если это так, значит – Шали находится на куда более продвинутой ступени, чем мы. Странно, что он до сих пор живет с учениками. Тогда я могу понять его постоянную иронию и раздражение. Нелегко, наверное, взрослому человеку ходить в детской одежонке и общаться с молокососами. Но почему он до сих пор здесь? Наверное, его продвижение не совсем цельно, иначе бы Наставник давно… Я вдруг понял, что совершенно не представляю, как происходит духовное продвижение, и в чем проявляется подъем на высшую ступеньку. Пока ясно лишь одно – в комнате с учениками Шали не место.

– Ну, как? – продолжил тем временем Шали, обращаясь к моему соседу. – Есть хочется?

Кифа снова молча кивнул.

– Ничего, ничего, – покровительственно произнес Шали. – У вас, терапевтов, начинают с одного дня голодовки, а заканчивают сорока. Так что набирайся терпения и готовься к лучшему.

– Сорок дней поста! – изумленно воскликнул я. – Но разве может человек не есть и не пить сорок дней!?

– Ну, во-первых, речь идет не о человеке, а о продвинутом ессее, – пояснил Шали. – Во-вторых, голодовка не абсолютна: один раз в два дня можно съесть немного сухого хлеба и глотнуть несколько капель воды.

– Я слышал про избранных, – вмешался Кифа, – которые отказывались даже от этого, подобно Моисею на горе Синай.

– А я не слышал, – отрезал Шали. – Это, скорее всего, очередная байка терапевтов. Они горазды на всякие потрясающие воображение истории, которые при ближайшем рассмотрении оказываются вымышленными.

– Ты не прав, Шали, – загудел Кифа. – Разве можно так говорить о столь уважаемом движении? Тебе всегда и всюду мерещится подвох. О ессеях нужно думать хорошо, особенно о твоих братьях.

– А давай, брат мой Кифа, вместо басен я расскажу тебе одну подлинную историю. Вот слушай, как дело было.

Разговаривают два продвинутых терапевта. Ну, кто-нибудь вроде Малиха и Звулуна. Первый, предположим, Звулун, говорит второму: