Рома Тирн - Москит

— Айо! — вскрикнула она. — Мистер Самараджива! — И запнулась.

Терси узнала писателя с трудом. Тео испуганно попятился. Женщина стояла в проеме двери, лишив его шанса на бегство.

— Я знала Суджи, — прошептала Терси, глядя на то, что осталось от человека. Мистер Самараджива походил на призрак. — Мы с ним дружили… Что с вами стряслось?!

— Суджи? Где он? Передайте ему, что я вернулся.

— Айо, — сказала Терси мягко. — Его больше нет, сэр. Суджи умер, сэр.

Обращение «сэр» — вот первое, что услышал Тео. Оно же стало первым шагом к краху.

— Нулани… Нулани Мендис?..

— Я… не знаю, сэр. Может, девочка… — Терси едва успела подхватить бесчувственное тело.

Позже она прибралась в доме, сварила для Тео куриный суп. Заметив, что его страх поутих, принялась рассказывать новости. Терси говорила ласково, словно он был ее ребенком.

— Дядя Нулани отсюда уехал, сэр. Продал дом и уехал. А в доме теперь две семьи живут. И сад напополам разделили.

Не узнать теперь, значит, аллею, по которой Тео вез девушку домой тем далеким счастливым вечером. Чужие люди все начисто вымели, кроме воспоминаний. Словно Мендисы никогда здесь и не жили. Изменилось и многое другое, рассказывала Терси. Школа для мальчиков и монастырская школа объединились в борьбе против нового руководства и перебрались на новое место, дальше по побережью. Теперь вообще все не так, как раньше. Новые ученики ездят в школу на автобусе. Другие девушки в выцветших юбках, с лентами в волосах, щебечут, шагая по прибрежной дороге.

— Ах да, и еще тот островок безопасности! Помните, сэр? Мисс Нулани называла его надгробием на могиле ее отца? Так вот, островка этого тоже больше нет.

Даже больница переехала, сообщила Терси. Тео слушал. Молчал, почти не шевелился, слушал и смотрел, как она наливает суп, подметает пол, собирает пустые бутылки из-под спиртного. Прощаясь, Терси обещала завтра утром принести продуктов.

С тех пор она приходила каждый день. Готовила рис, дхал — тушеную чечевицу — и оладьи с пальмовой патокой. И все спрашивала, чего бы еще хотел сэр. По просьбе Тео сходила в город и сняла со счета деньги. Терси сказала, что в банке им никто не интересовался. И она постоянно говорила с ним, делилась городскими новостями.

— Суманер-Хаус теперь совсем другой, — сообщила как-то Терси. — Хозяин приказал заколотить дверь и ждет, когда кто-нибудь купит дом. Не очень-то я его и любила, этот дом, зато когда там сирота жил, у меня работа была. Хорошие деньги давала. Ну а уж когда парнишка исчез, опекун его решил, что нечего ему больше делать в нашей пропащей стране. Оно и понятно, работы по всему миру хватает. Однако ж он меня пристроил, пенсию назначил. Я теперь на Базарной улице живу, сэр, сразу за вокзалом.

Терси не ради своего удовольствия болтала без умолку. Когда прошел шок от того, что сотворили с человеком, она прониклась его бедой, как могла пыталась помочь и радовалась, отмечая, что мистер Самараджива крепнет день ото дня. По пути к дому на берегу Терси обдумывала, что бы ему еще рассказать новенького. А чем пробудишь у человека интерес к жизни?

— Помните ювелирный магазинчик, сэр? — спросила однажды утром Терси. — Туда еще туристы любили захаживать, помните? Ну так вот, как-то ночью, примерно с год назад, ни с того ни с сего полицейские нагрянули, обрыскали везде, а потом и вовсе закрыли. Навсегда. — Она вскинула руки. — Айо! Что там, говорят, делалось, в этом магазине — страсть! Про владельца жуткие слухи ходили. Только никто и не удивлялся. За последнее время столько всего случилось в нашем несчастном городе. Одним бандитом больше, одним меньше…

Терси умолкла. Тео ни о чем не спрашивал, но она чувствовала, что он хочет знать, как умер Суджи.

Комендантский час давно отменили, и вечерами, оставшись один, Тео подолгу гулял по берегу, слушал море. Днем он обуздывал тоску, но в эти вечерние часы она буквально обрушивалась на него. Пока он безудержно стремился домой, гнался за свободой, то хватая ее за павлиний хвост, то упуская, о будущем думать было некогда. После того как молодой тамил довез его до границы, Тео просто повернул в сторону берега и шел на его шум, соленый запах. Его сердце томилось по Нулани, руки изнывали от желания обнять ее. Но все, что он нашел, — ее старенькие сандалии с лопнувшими шнурками да единственный альбом, со страниц которого исчезли все образы. Их выжгло солнце, смыли дожди. Тео думал о том, что оживить их будет непросто. Или невозможно. И тогда отчаяние впивалось в сердце иголками прибрежных кактусов. Тео часами смотрел на море и видел ровное полотно пустоты. Оно колыхалось плотным шелком, но Тео чувствовал его скрытую жестокость. Случалось, поздним вечером, после ухода Терси, реальность сотрясала стены дома, и Тео открывал для себя запретные мысли. Как фрукты, они гнили на столе рядом с пишущей машинкой, где прежде всегда лежала рукопись. А потом, глядя на фосфоресцирующую рябь, он наконец осознал, что свободу, как однажды утраченную невинность, вернуть нельзя.

Возвратившись с прогулки, он прямиком шел в спальню и в стареньком саронге Суджи, повернув лицо к стене, лежал, как иссохшая мумия, на кровати, где когда-то видела сны его любовь. Утром приходила Терси. Глядя на его изуродованную шрамами спину, тихо вздыхала. И молча ставила в вазу цветы из сада. Терси знала, что Тео нужно время.

Как-то днем Терси обнаружила за зеркалом незаконченный портрет Суджи.

— Сэр, — позвала она. — Мистер Самараджива, я нашла…

Но находка стала последней каплей, и закупоренные до этой минуты чувства выплеснулись из Тео.

— Все остальное исчезло, — сказал он хрипло, когда смог выдавить что-то членораздельное. — Кому вздумалось украсть картины?

— Может, — осторожно начала Терси, — может, ваши друзья из Коломбо забрали? Как думаете? Я слышала, что сюда кто-то приезжал, уже после смерти Суджи. — Терси помолчала, сдвинув брови, она была не из тех, кто сует нос в чужие дела, но желание помочь оказалось сильнее. — Почему вы ничего не сообщили друзьям, сэр? Как же они узнают, что вы живы, если вы здесь заперлись?

Ну вот она и сказала то, что ее давно мучило. Терси напрасно радовалась. От ее предложения Тео снова впал в ступор. Целый день только об этом и думал, целый день смотрел на портрет. А вечером, опустошив бутылку арака, решил поплавать в море. Сбросив одежду на песок, он вошел в воду и медленно поплыл в сторону скал. Накануне штормило, море и сейчас было неспокойно. Через несколько минут Тео выбился из сил и повернул обратно, но оказалось, что берег дальше, чем он думал. Чем упорнее он работал руками, тем быстрее отдалялся от берега, течение утаскивало его в океан. Над заливом прогудел поезд. Тео кричал, махал руками, но его некому было услышать на пустынном пляже. Он уже задыхался. От выпитого кружилась голова, ноги слабели. Если еще немного пробудет в воде — наверняка утонет. Неожиданно высокая волна подняла его и отбросила еще дальше в море. Из-за собственного крика и рева волн Тео не слышал голосов, пока чья-то рука не втащила его на борт катамарана. В неярком свете фонаря он увидел две пары внимательных глаз.