Рома Тирн - Москит

Итальянские газеты теперь не обходили Рохана вниманием. Критики отмечали его дар изображать утрату, и отчужденность, и теплоту, что хранит память. Джулия читала все статьи, но никогда не обсуждала. Так и шли годы. Так они и жили — не сказать чтобы очень хорошо, но и не плохо. По крайней мере, они были свободны.

Как-то в конце лета Рохана представили галеристке из Англии. Элисон Филдинг держала небольшую галерею в Лондоне. Она видела его картины на международной выставке в Базеле, и не хотел бы он показать ей слайды последних работ?

— Лондон? — удивилась Джулия. — Ты ведь не хотел выставляться в Лондоне?

Рохан не был в английской столице с того дня семь лет назад, когда они с Джулией разыскивали Нулани. Впрочем, как и Джулия. В Англию она так и не выбралась. Незначительные проблемы, разногласия с Роханом — словом, каждодневные мелочи — в конце концов убедили ее, что не стоит ворошить прошлое. Слишком велики были потери, слишком многое в жизни ненадежно, чтобы бередить старые раны. Однако к началу осени, когда еще шумела листва, не сорванная холодными ветрами, у Рохана появилась причина вновь побывать в Лондоне. Элисон Филдинг пришла в восторг от его согласия.

«Жду вас с нетерпением, — писала она. — Привезите несколько холстов. Условия обсудим. Мне очень нравятся ваши картины».

Джулия была связана работой, и Рохан отправился в Лондон один. Английская столица встретила его мягким теплом бабьего лета. Приткнувшаяся в уголке Клеркенвелла галерея оказалась меньше, чем он ожидал. Рохан едва не проскочил мимо. В окне у входа были выставлены две картины: одна черная на густо-красном фоне, другая мраморно-белая. Что-то в них зацепило Рохана, и он замер, озадаченный.

— Ага! — с улыбкой приветствовала его Элисон Филдинг. — Вы заметили мой второй талант из Шри-Ланки! У меня есть еще картины этого же автора. Пойдемте, покажу.

На холсте вскипала синь, а следом — иной, более глубокий тон, пронзительный, с проблеском золота и неизъяснимого света. Рохан не мог отвести глаз. Проступающие из темноты, чуть размытые контуры будили чувство сопричастности. Полотно на противоположной стене рождало мысли о святынях древних склепов. На полночном небе слабо мерцали звезды.

Картины светились — иного слова не подобрать. От них исходило призрачное сияние. Контраст безбрежного, наполненного воздухом пространства внутри густой синевы очаровывал. Свет и тень, необъяснимо рождаясь в глубине склепа, словно проникали в самое сердце земли, до плоти человеческой, и два несовместимых мира сливались в один. Художник не дал картинам названий, только номера. Рохан потрясенно обошел зал галереи, не пропустив ни одного из около десятка полотен. Вглядывался в тщательно прорисованные обыденные предметы, которые кисть художника лишила узнаваемости, обратив в намек на прошлое, что живет в глубине памяти, исподволь меняя нас. И везде неизбежной частью целого дробились тревога и страх замкнутого пространства.

— Нравятся? — спросила Элисон Филдинг.

Рохан оторвал взгляд от последней картины.

— Они прекрасны, — ответил он. — Так вы говорите…

— Художник родом из Шри-Ланки. Женщина.

— Я знаю только одного художника из Шри-Ланки, — медленно сказал Рохан, — который… которая… — Он умолк.

— Ее зовут Нулани Мендис, — с широкой улыбкой сообщила Элисон. — Так вы ее знаете? Отлично. Я как раз собиралась предложить совместную выставку. Вам непременно надо встретиться, но прежде давайте посмотрим, что вы привезли.

— Вот, собственно, и все. Так мы и встретились.

В Венецию Рохан вернулся с обещанием совместной с Нулани выставки. Его возбуждение заражало. С того момента, как он приехал, с лица его не сходила улыбка. Весь вечер, пока они сидели за бутылкой вина, он говорил не умолкая. Джулии не удавалось и слова вставить. У нее кружилась голова, не от вина — от недоверчивого изумления, от вопросов. Когда она увидит Нулани? Как она? Как выглядит? Что она сказала, увидев Рохана? Рохан смеялся, с наслаждением вспоминая.

— Она отказывалась верить, когда ей позвонила Элисон. Это было бы комично… — он помедлил, — если бы не было так грустно. Элисон просто-напросто сняла трубку, набрала ее номер и сказала: «У меня тут один ваш друг художник из Шри-Ланки». Можешь себе представить? И получаса не прошло, как она примчалась, наша маленькая Нулани Мендис, повзрослевшая и вместе с тем совершенно такая же. Задыхающаяся от волнения и очень красивая. — Рохан опять сделал паузу. — Мы провели вместе весь вечер. Элисон пришлось тактично нас выпроводить, ей нужно было закрывать галерею.

Вместе они вышли на улицу. Погода изменилась, недавно пролился дождь. Осенняя морось, стряхнувшая еще немного листвы с деревьев. Но они не замечали ни влаги, ни посвежевшего ветра, они слышали только зов дома. Негромкий и настойчивый зов, который невозможно не услышать. Рохан открыл дверь первого попавшегося на пути паба и заказал лимонад для Нулани.

— Она не пьет, — объяснил он. — Знаешь, она такая худая и… — Он запнулся, не находя слов. Как описать глаза, что смотрели на него, — темные, непроницаемые, нежные, с затаившейся в глубине болью? — Она замечательный художник, — с нажимом сказал Рохан. — Элисон уже занялась подготовкой выставки, скоро позвонит. И знаешь, какие были ее первые слова? «Где Джулия?»

Он усмехнулся. Джулия моргнула, глаза защипало от слез. Неужели все правда?

— Когда я смогу ее увидеть?

— Когда захочешь, — как мальчишка расхохотался Рохан. — Я сам с трудом в это верю. Мне казалось, я с ней только вчера говорил. Как будто и не было всех этих лет. — Он осекся. — Почти.

Они с Нулани проговорили весь вечер, обо всем и ни о чем. Общие воспоминания сближали. Как вышло, что они потеряли друг друга из виду? В какой-то момент Рохан почувствовал, что ей не хочется возвращаться к себе. Тогда он спросил ее о брате.

— Джим? — вспомнила Джулия. — Тео называл его Счастливчиком Джимом.

Рохан кивнул.

— Они почти не видятся. Не чаще раза в год.

Рохан принялся подробно пересказывать Джулии все, что услышал от Нулани, все, что произошло с ней за минувшие годы. И пока он говорил, росли его изумление и восхищение, только теперь он отчетливо осознал, через что пришлось пройти этой девочке и с какой утратой смириться.

— Ведь это ты ей посоветовал, — сказала Джулия. — «Ты должна гнуться, но не ломаться — как кокосовая пальма от муссона». Помнишь?

Рохан помнил. Почему он не сумел последовать собственному совету?

— Она дала свой номер телефона. Очень боялась, как бы мы снова не потерялись. Я сказал, что ты позвонишь. Нет, я сказал по-другому: «Зная Джулию, не сомневаюсь, что она бросится к телефону, как только узнает номер, хотя бы и среди ночи».