Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Она, уронив книгу, выпорхнула в коридор. Лонгин Антонович смерил её нехорошим взглядом. Виктор, улыбнувшись, кивнул ей и прошёл впереди хозяина в комнату, где раньше жил. Алик, серьёзная, независимая, последовала за профессором.

Он отодвинул мягкий стул от письменного стола и со вздохом сел. Гость расположился метрах в трёх, в кресле у стеллажа с книгами. Алик присела на тахту у окна.

Воцарилась тишина. Лонгин Антонович хранил неприязненное выражение, словно требовал от пришельца: «Давай выкладывай твою глупость и уматывай! Мне недосуг». Тот закинул ногу на ногу и с деланной весёлостью спросил:

– Больше никого в квартире? Предупреждаю в твоих интересах.

Профессор нетерпеливо бросил:

– Никого, никого-о-оо!

Гость с многозначительностью стал пересказывать то, что узнал от Алика, некоторые слова разрывая для большей выразительности: «Изме-е-на Ро-о-дине», «преда-а-тельство», «госуда-а-рственный престу-у-пник».

– Я всё это перепишу аккуратным разборчивым почерком, – произнёс он веско, – и поеду в Псков к писателю Дурщикову, он будет рад принять участие в разоблачении...

Можов вопросительно взглянул на Алика – она, бледная, поправила:

– Дульщикову! – и с колким вызовом адресовала мужу: – Да, конечно!

Она сидела, тоже положив ногу на ногу, они были оголены выше колен – чувственно-притягательные ноги с высоким подъёмом, на ногтях поблескивал лак. Тонкая туника натянулась слева на бедре, и оно чётко обрисовалось. Открытые до плеч руки похлопывали по тахте, пышные натурального золотистого цвета волосы добавляли очарования. Муж вперил в неё пристально-жаркий взгляд.

Можова подхлестнула злость:

– Ну, что молчим, псковский деятель?

Лонгин Антонович внезапно просыпал странный хохоток. Придав лицу сосредоточенную внимательность, обратился к гостю:

– Прошу вдуматься! Люди сведущие ценят породу псковских лысых гусей. У них голубовато-серое оперение, на лбу – белое пятно, отсюда и обозначение «лысые». Они замечательно быстро откармливаются, вес гусака доходит до восьми кило. Ты задумался, нет? Так вот, побывали мы сейчас в Пскове на базаре и не увидели ни одной птицы из породы псковских лысых гусей. А ты глаза мне колешь базарными новостями!

Можов агрессивно повёл плечами:

– Вон что-о! Захотелось попиздить! Дешёвая игра – ни хуя из неё не выйдет.

Профессор, покачав головой, сказал Алику:

– Я тебе говорил, что он – хамло?

Она покраснела.

– Я извиняюсь за выражения, – досадуя, проговорил Виктор, – я сейчас сделаю из старого человека котлету, но за это уже не буду извиняться... – он встал.

Встал и хозяин. Алик, вскочив с тахты, бросилась между ними:

– Я буду кричать, пока не сбегутся люди! Сядьте оба! – она отодвинула штору, показывая, что окно открыто.

Алик сновала туда-сюда по комнате, тугой поясок, перехватывая тунику, подчёркивал осиную талию: благодаря ему не скрадывались очертания бёдер, они подрагивали от непрестанного движения.

Мужчины впивались в неё глазами, представляли её под туникой совершенно голой, переполнялись чувством. Она поворачивалась то к одному, то к другому, наклонялась, поднося напряжённые ладони к лицу, горячо упрекала:

– Вы – дети? Дети вы?! – глядела на одного, ко второму оборотясь задом.

Оба молчали, при этом один увлечённо ждал очередного поворота. Наконец Алик задержалась перед мужем:

– Ведь ты обещал мне – отступишься по-хорошему, сам дашь нам свободу...

Профессор думал с ревнивой завистью: «Жеребчик любуется твоими жамбонами!»

– Было, – он кивнул, – было! Обещал. После этого у нас возникала особая близость... я понял: другой любви, равной этой, у меня уже не будет. Пусть случится всё, что может случиться, мне не станет хуже, чем ему.

Виктор вскочил с кресла и обхватил Алика сзади:

– Она – моя! Кончился твой кайф! Грози теперь... – он тесно прижимал её к себе – ей стало неловко, она высвободилась.

Лонгин Антонович, встав, взял её за руку:

– Речь не об угрозах, – внушительно обратился к жене. – Я говорю о моей, если угодно, вере. Я изложил её принципы в день нашего знакомства...

– Давай без ссор! – воззвала она умоляюще. Тут же глаза похолодели, она резко добавила: – Или я сама полечу к Дульщикову!

Профессор невозмутимо адресовал Можову:

– Ты её покрепче обхвати, покрепче! Завтра тебя арестуют по обвинению в убийстве двух сотрудников милиции. Недолго будет она твоей. Ты уверен – она, в самом деле, полетит в Псков? Полетит, зная, что тебе нет возврата? Ты уверен – она снова не станет моей?

– А-а-ххх!.. – жена хотела хлестнуть его по щеке, но он поймал её руку.

– Отпусти-и её! – рыкнул Виктор: он стоял за спиной Алика и хотел сбоку ударить профессора в голову, но тот уклонился.

– Я закричу-уу!! – Алик и впрямь вскричала. – Всю округу подыму. Сядьте!

Мужчины неохотно разошлись и сели. Она бросилась было к Виктору, нежно протянув руки, но замерла и метнулась к мужу:

– Ты – лгун! Ты – подлец! Когда ты прекратишь издеваться?!

Лонгин Антонович – стареющий сухопарый атлет с интеллигентным лицом – спокойно произнёс:

– Живу по моей вере, вере отмеченных . Да, я индивидуалист до кончиков ногтей, и страна – лишь фон для меня!

– У-ууу, как ты мне душу измотал! – Алик схватилась за голову.

Профессор властно потребовал:

– Кончено! Выметайтесь оба из моего кабинета! Сейчас я подыму дежурного МВД, и он прямо сейчас, ночью, пришлёт спецкурьера. Я вручу ему известный вам пакет! Не верим? Так убедитесь... – он встал.

Алик выговорила задрожавшим голосом:

– Успокойся!.. – выбросила руки, как бы пытаясь толкнуть его назад на стул.

Лонгин Антонович шагнул к телефону. Виктор шевельнулся в кресле, развязно потребовал:

– Минутку-минутку! – и прищёлкнул пальцами. Изменив выражение, ласково попросил Алика: – Пожалуйста, оставь нас одних!

В глазах у неё стояли слёзы, он повторил просьбу. Алик нервно прищурилась:

– А вы не будете драться?

– Ну что ты... Исключено!

– Услышу – закричу! – Она вышла, прижалась к двери, стала слушать.

Позже ей придётся признаться себе, какое дразнящее чувство испытывала она в этот момент. Её самолюбие не могло не щекотать – двое мужчин схватились из-за неё насмерть. Она ловила то, что говорили за дверью. Виктор сказал приглушённым голосом:

– Брось рисоваться! Я знаю: ты сделаешь, как обещал. Я уважаю... Но и ты имей уважение! Я предлагаю: на эту ночь остаюсь у вас – ты нам разрешаешь... Наутро сматываюсь в мою дыру. Но приезжаю дважды в месяц на два выходных. Ты устраиваешь мне в гостинице номер-люкс.

Профессор ответил тихо, но категорично:

– Выбрось из головы! Раз в два месяца и ни хуя больше! Приезжаешь на один выходной. Ночуешь одну ночь.