Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

– Зять мой, как вам известно, большой учёный. Очень извиняется, что занят на своём научном посту и не смог прийти меня поздравить – прислал с человеком подарок... – ухоженным мизинцем она кокетливо указала на бусы.

Дочь, покраснев, вскочила из-за стола:

– Отошли назад!

Маменька властно махнула на неё рукой:

– Конечно, я не приму! Я просто показала, всего-навсего... Посыльный ждёт... – улыбаясь, она прошлась перед гостями, демонстрируя украшение, и удалилась.

На лестничной площадке топтался давешний шофёр. Маменька распорядилась передать «огромное спасибо Лонгину Антоновичу», добавила: «Очень всё-таки жаль, что сами не пришли», а также: «Девочка скоро перестанет дуться и придёт, она уже соскучилась – я же мать, я вижу». Затем, забежав в кухню, спрятала бусы и вернулась к гостям:

– Я не досказала про зятя, про нашу персону. Мы старенькие и ревнивые, устраиваем молодой жене сцены дикой цыганской ревности – и дочка решила проучить. Ушла на время к нам – пусть Отелло покипит один.

Подвыпивший папин сослуживец поддержал:

– Так ему! Правильно! Нечего смотреть, что важная фигура.

– Ну-ну! – окоротила одна из женщин в убеждении, что учитывать важность фигур необходимо.

Мама успокоила:

– Как он извиняется! как умоляет вернуться...

Другие гости, что осторожно помалкивали, принялись одобрять: «Ясное дело, переработает, нанервничается – и срывает на жене...», «Не надо поваживать!», «Жена должна тоже своё слово сказать!»

Папин сослуживец жизнерадостно предложил тост за «молодчину Аллочку!»

Гости помногу пили, уминали копчёную колбасу, которую хозяйка, врач-косметолог, достала через свою клиентку, занятую в пищевой сфере. «Надо деньги под контроль взять, раз он уступает, – советовали Алику. – Он будет извиняться, а ему это требование!», «Умная жена первым делом устроит так, чтобы распоряжаться деньгами!», «Он будет липнуть, а с ним похолоднее, похолоднее…» Кто-то из мужчин вставил: «Ну-у, тут зависимо, насколько сильно он привязан».

Папа, после очередной стопки отправив в рот кружок колбасы с горчицей, обратился к дочери со строгостью:

– Слыхала? это ва-а-жная мысль! наглей, да не перенаглей.

После застолья Алик разрыдалась. Папа, чьи глаза от водки налились кровью, понял это по-своему:

– Ты что-о – обманула нас? Не сама ушла, а он тебя выгнал?

Маменька делала ему знаки, силясь внушить: да нет же! успокойся! Алик едва не крикнула ему в лицо: «Уйди от меня, животное!» Он всматривался в неё с непробиваемым упрямством:

– Люди теперь будут следить, сколько ты тут у нас... Какое-то время – да, обида, характер и всё такое... А потом скажут: он тебя выгнал. Обратно не пускает.

Мама чмокнула дочь в плечо:

– Он тебя ждёт. Он любит тебя.

– Но как мерзко он меня оскорбил! После этого я не хочу к нему! Ну, режьте меня-аа, режьте! – Алик заплакала навзрыд.

Мама, тоже в слезах, обняла её:

– Даже если бы мы с отцом захотели тебя забрать от него, мы не смогли бы… в моральном плане. Мы живём, работаем среди людей, ты работаешь среди людей. А люди будут за него горой: кто – он, и кто – мы.

– Скажут, – включился папа, – полгода подержал и под зад коленом! С чего это? И что я на это скажу? Кто я против него?

Маменька, прижимая дочь к себе, прошептала:

– Люди нас засмеют, а тебя затюкают. Будут распространять всякую грязь...

– Обязательно! – подтвердил папа. – Скажут: и не Отелло, и не цыганская ревность, а просто поймал её в постели с мужиком. – Георгий Иванович направил указательный палец в потолок: – Но если к нему вернёшься вовремя, обо что языки трепать?

Алик подолгу не засыпала летними ночами, лежала на постели под открытым окном нагая и растравляла себя нахально-феерическими мечтами. Виктор униженно каялся перед нею, и она, вдосталь помучив его, уступила. Лонгин, которого грызла вина за нанесённое ей оскорбление, не только отпустил её. Любовь этого незаурядного, неожиданного человека стала возвышенной, альтруистичной, он помог деньгами: пусть два настрадавшихся сердца в далёком новом месте построят своё счастье...

В разгар лета нерабочим субботним утром, когда мама готовила на кухне поздний завтрак, в квартиру позвонили, дверь отворила Алик. В голове туманилось после тяжёлой ночи, и совсем не занимало: а кто может быть на пороге?

От неожиданности она слегка ахнула. Перед ней был Виктор. Он стоял в светлой рубашке, напитавшейся потом под мышками: тёмные полукружья расползались по сторонам груди. Выжидая, сказал несколько туповато, чего Алик, впрочем, не заметила:

– Чуть свет выехал и вот добрался. Вырвался. Твой дом я знал, а номер квартиры у твоей подруги спросил.

Выглядел гость несвеже. Она, уже внутренне подобравшаяся, произнесла:

– Пришёл насчёт договора? Как вы умело поладили с твоим другом! С кем и по сколько раз я должна в месяц?

Глаза Виктора стали испуганно-собачьими:

– С языка сорвалось – от отчаяния! Он довёл! Вспомни, он и тебя довёл. В таком состоянии себя уже не контролируешь.

Выглянула маменька, мгновенно обшарила взглядом фигуру гостя. Он вежливо поздоровался.

– А что же Алла не пригласит в дом? – маменька лучезарно улыбалась, однако дверь не распахивала.

Дочь холодно пояснила – человек забежал на секунду. Проверив, что мать ушла, нарочито зло прошипела:

– Сколько я слышала твоих извинений? За кого ты меня принимаешь? Ты сволочь!

Маменьку меж тем зажгло: «Тот самый секретарь, вне сомнений! Что-то было. Наверняка. А муж, тем не менее, прощает... Только бы дурочка не перенаглела... Надо послать моего на дачу поливать лук – чтобы туда не привела. А пустит сюда – уж я им не позволю...»

Алик слушала самобичевания Можова, его мольбы пойти с ним «погулять». Она стояла на лестничной площадке тесного подъезда с исчёрканными стенами и думала о гулко-просторном чисто вымытом парадном, что так и дышит комфортом. Куда зовёт этот милый ей красивый и удручающе слабый парень? В пригородную рощу, где он угостит её тёплым лимонадом и будет уговаривать прилечь на вытоптанную траву меж берёзкой и кустом орешника? Словно она коллективная дворовая девочка.

Затравленная волнением, Алик заговорила:

– Хочется тебя послать, не стесняясь в выражениях. Но так и быть, не буду. Ты знаешь, что ты – дубина? Но мне тебя всё ещё жалко. На что я пошла ради тебя, на что-оо?.. И сейчас опять я постаралась бы тебя простить... – у неё дрогнул голос, она быстро повернулась спиной – не договаривая, подавала ему надежду, оставляла шанс.

– Попыталась бы простить... – повторила и, не оборачиваясь, ушла в квартиру.

День долог, он постучится опять, и тогда она согласится с ним немного погулять. Он снова примется клясть себя – пусть, у него это неплохо получается. Она, в конце концов, снизойдёт: пойдёт с ним в кино. Фильмы идут скучные, зал будет почти пуст: она позволит пару раз поцеловать её – и на этом на сей раз точка!