Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

– Всё чудесно! – он протянул руку, погладил её колено и выше. Его «я», произнёс лукаво, расширилось до масштабов космоса. Личность расширяет любовь, а не число отнятых жизней. Те, кому дано это понять, но не дано любви, сколько бы ни убивали людей, – скрежетали бы зубами от зависти к нему.

– И это всё благодаря тебе, моя Алик.

Она думала: кто ещё может так говорить? Какая из её знакомых слышала такое? А в камине потрескивали дрова, гудело пламя. Как не похоже это на ту жизнь, что течёт рядом!

Он сказал:

– Остаётся уйти с максимальным количеством очков.

– Уйти? – она забеспокоилась.

Его вера, напомнил он. Завоевать такую любовь, ради которой пойдёшь на смерть, – это значит набрать столько очков, что погасятся все потери от дурных деяний. Уйдёшь с победой!

Она зажмурилась и словно отстранила что-то руками.

– Почему именно смерть? Почему сила, в которую ты веришь, не может дать нам жить?

– Жить до момента, когда ты начнёшь мне изменять? При твоей молодости и темпераменте быть только моей – всё равно что ласточке никогда не улетать за моря.

Она приподнялась на подушках и дрожащим голосом чуть не вскричала:

– Ло-о, ты хочешь сейчас всё нам отравить?!

Нет-нет, он хочет лишь отодвинуться от камина: ну и жар!

Профессору нередко звонила из далёкого посёлка жена Виктора, жаловалась на его отъезды в город. Поначалу думала, он ездит на встречи с Аликом, но Лонгин Антонович заверил, что Алик тут ни при чём. В конце концов Людмила узнала – муж крутит с Галей. Та, живя в двухкомнатной квартире с матерью, отвоевала себе право уединяться в своей комнате, с кем считает нужным. Людмила просила профессора повлиять на Виктора – Лонгин Антонович вздыхал в трубку и выражал сожаление, что понятия не имеет, как тут помочь.

В середине ноября, когда Алик в кабинете мужа лежала на тахте и ела кишмиш, Лонгин Антонович поднял трубку зазвонившего телефона: Людмила сказала, что родила сына, назвали Виктором. Она счастливо расплакалась: «Спасибо вам, наш родненький!..» Профессор пробормотал: «За что же...» – «Вы знаете, что за всё-о-оо!»

Алик, упрямо внушавшая себе, что Можов её не волнует, произнесла:

– Я рада за неё. Она не дура, раз тебя благодарит – твою роль понимает. Правда, убеждена, что ты вручил ей сокровище... но это уж её дело.

Проклинаемый Виктор – его власть не оставляла Алика. Он безупречно сложён, он так красив! платиновый блондин с тёмно-синими глазами! что его, то его. Её уже не очень мучило, что он спит с Людмилой, но за связь с Галей она его ненавидела. И вместе с тем Алик иногда не могла отогнать прилипчивую мечту, что однажды случай сведёт её с Виктором, она уязвит его как нельзя сильнее и затем познает с ним до сих пор не удавшееся. Сейчас же она искренне хотела, чтобы его обременили домашние дела, чтобы он, как принято говорить, погряз в быту, остепенился, тогда отношение к нему стало бы спокойнее.

– Людмила на верху счастья: родила от любимого. Но куда денется его бес? – задумчиво заметил профессор.

Алик предположила: может, Виктора изменит к лучшему появление ребёнка?.. И тут, хотя, кроме них, в квартире никого не было, они почему-то шёпотом стали говорить о том, что и у них может появиться ребёнок... Мечтали-шептались, кормили друг друга кишмишом, давили его друг у друга на губах и стали бегать по комнате, кидаться маленькими узорными подушками, лежавшими на тахте.

Через пару дней Людмила позвонила опять: она тысячу раз извиняется, но ребёнку необходимо столько вещей! а в их посёлке не достать ничего... Нельзя ли помочь? Виктор приехал бы за вещами...

Лонгин Антонович отвлёкся на хлопоты. Наконец всё нужное было упаковано в большие картонные коробки. Можов появился в выходной. Профессор и Алик собирались на дачу. Алик возилась в гостиной, открыл муж, она услышала – Виктор спросил: «Неужели мне ни за чем бегать не надо?» – «Не надо». Гость, как ей показалось, искренним тоном сказал: «Ну, что же, благодарю!»

Она думала, что от его прихода смутится, не захочет, чтобы он видел её. Подобного не ощутилось.

Нужно было взять осетрину в кухне, и она пошла. Можов сидел в кухне на табуретке, а муж с прозаической деловитостью указывал ему, в какой коробке что лежит. Виктор вскинул глаза – они нехорошо сверкнули. Глядя в сторону, проговорил злым голосом:

– Здравствуй...

– Здравствуй, – сказала она, напуская равнодушие.

Открывая холодильник, беря осетрину, почувствовала накал его нервов. С острой ясностью представилось рассказанное Галей: как он подличал, клеился, уверял ту в любви... Если честно: есть желание заехать ему рыбиной по морде? Ни в коем случае. В ней к нему лишь презрение – заявила она себе.

Ушла укладывать рыбу в сумку, услыхала, он спросил мужа: «Часто лаетесь?» Тот спокойно ответил: «Не спишь из-за этого?» Можов сказал с наигранным довольством: «А меня Людка не ругает, а хвалит всё больше последнее время! Мне прямо неудобно». Захохотал, и было слышно: хохотать ему не хочется.

Пауза. Бери коробки и уходи – медлит. Уходить неохота. «Юрыч так и помогает вам?» Муж ответил: да. «Ну, как он?» – «Хорошо живёт». – «А её родители как?» – «В порядке». – «Привет им!»

Проходя мимо гостиной, чья дверь была чуть приоткрыта, адресовал Алику:

– Итак спасибо и до свидания...

– До свидания.

Лонгину Антоновичу предстояло купить молодой семье дом, как он обещал в своё время. Он поехал в посёлок и уладил всё дело сам, не доверяя денег Виктору. Домик был построен из отличных брёвен лет пятьдесят назад, а недавно капитально отремонтирован на продажу. Семья отпраздновала в нём новый 1976 год.

Когда настали тимофеевские морозы, предвозвестники исхода зимы, – как сказал Алику муж, знаток народного календаря, – приехал Можов: опять за вещами. Накануне Алик водила Лонгина Антоновича в Дом моделей на закрытый просмотр. Муж любил многие её работы, для него был бесспорен её дар художника-модельера. Не случалось вечера, когда бы он не расспрашивал о жизни Дома моделей. Рассказы о её проектах, её рисунки втягивали его в приятное сопереживание. На этом просмотре она представляла модели женской одежды для дома.

– Ты только посмотри, как та дамочка глядит! Это жена второго секретаря, – шептал Алику рьяно следивший за публикой Лонгин Антонович. – Обязательно себе такое закажет.

Манекенщица демонстрировала костюм из коричневого атласа: свободные брюки, блузон длиной до середины бедра с разрезами по бокам и накладными нагрудными кармашками. Профессор считал это лучшей работой Алика, а ей больше нравилась пижама из тёмно-синего шёлка с однотонными брюками и пёстрой, в жёлтых бабочках, курточкой.

Она повернулась к нему и шепнула: