Олег Кашин - Роисся вперде

Разговор (точнее — монолог Елены Николаевны, полпред только кивал) крутился вокруг новейших инновационных достижений сельскохозяйственной науки.

— Вот,—говорила Елена Николаевна,— это наша гордость, ветвистая пшеница. Корешок, видите, один, а колосьев — пять или шесть, очень экономично.

Полпред кивал.

— А это, — жест в сторону тщательно вырисованной плакатными перьями таблицы с наклеенными ксерокопиями двух картинок с какими-то птичками, — схема, из которой видно, как при правильном питании сойка может превра- титья в кукушку. Да-да, не удивляйтесь, я бы и сама не поверила, если бы не работы наших ученых. Все очень просто. Мы — это то, что мы едим. Кукушка ест таких, знаете, мохнатых червячков. А сойка их не ест, но если мы ее заставим — вуаля! — палец Елены Николаевны, описав в воздухе дугу, коснулся правой птички.

— Забавно, — впервые подал голос полпред. — Но что нам это даст с практической точки зрения?

— Здесь важен принцип! — затараторила Елена Николаевна. — Важно, что если мы можем получить определенный результат, мы должны хотеть получить этот результат. Кукушка и сойка - да, это показательный опыт, на практике это имеет отношение в первую очередь к зерновым. Рожь можно породить пшеницей, причем разные виды ржи можно породить разными видами пшеницы, и теми же видами пшеницы можно породить овес, а овес может порождать овсюг.

Полпред кивнул.

— А это, - Елена Николаевна показала на бутыль с чем-то черным, — нефтяное ростовое вещество, НРВ, уникальная, особенно если не забывать о нашем главном богатстве, о нефти, пищевая добавка, способная дать фантастические результаты в животноводстве.

Карпов подумал, что жалко, не дожил дедушка, а полпред, наверное, ничего не подумал, потому что, глядя куда-то мимо Елены Николаевны, сказал:

— Все прекрасно, только скажу откровенно — инноваций я здесь не вижу. Импортозамещение — да, с точки зрения импортозамещения вы выше всех похвал, да ведь и мы когда-то преуспевали в импортозамещении. Может быть, даже слишком преуспевали. Но инноваций я здесь не вижу, увы, — и Карпов понял, что ему пора.

— Позвольте, — протиснулся он вперед к бутылке с дедовским НРВ. Полпред, директорша и сопровождающие — все уставились на Карпова, а Карпов, волнуясь, начал объяснять, что это просто экспозиция — хорошая, конечно, интересная, но недостаточно полная, а главного достижения института здесь, к сожалению, нет, но он сейчас быстро расскажет, вы позволите? И, не дожидаясь ответа, Карпов рассказал и о крысах, и о поросятах, и о телятах, умолчав только о лилипутах. Семь дней — цикл роста, подтверждаемый документально. Россия станет сытой. Четыре «И» (Инновации, Инвестиции, Институты, Инфраструктура) и еще две — Иван Ильин (Карпов читал газеты и знал о слабости полпреда к трудам философа- фашиста).

— Иван Ильин — это так называется ваша сыворотка? — оживился полпред, и, обращаясь уже к Елене Николаевне: — Вы же представляли мне коллегу, но я, наверное, не запомнил.

— Это доктор Карпов, наша гордость, - выдохнула Елена Николаевна Горская. Через полчаса письмо в министерство экономики с одобрительной резолюцией полпреда лежало на ее столе, а за столом перед чашкой с кофе и блюдечком с засохшим датским печеньем сидел новый старший научный сотрудник института Карпов.

Николай Георгиевич Филимоненко, атаман и мясоторговец, конечно, не верил телевизионным новостям и подозревал, что с сочинской Олимпиадой все не так безоблачно, как говорит Владимир Познер в рекламных роликах. Но чтобы для спасения Игр стране понадобился он - скромный и малозаметный, в общем, человек - это больше походило на сюжеты виденных в детстве французских кинокомедий, чем на реальную жизнь. Он взвешивал на ладони голубоватую визитку и почти потрясенно молчал. На визитке было написано — «Корпорация Олимпстрой. ОЗЕРКОВ Владислав Александрович. Технический директор».

— Я человек деловой, - Николай Георгиевич умел на ходу выбирать нужный тон разговора, и если бы собеседник его перебил, Филимоненко перестроился бы сразу. Но собеседник молчал.

— Я человек деловой, — повторил атаман, — и лишних предисловий не люблю. Если олимпийцам нужно мясо, мясо будет, вопрос один — сколько и какие у нас деньги. Об остальном можете не думать, Филимоненко еще никого не подводил.

Собеседник молчал, глядя атаману в глаза. Потом тихо сказал:

— Когда твои парни сжигали сарай этого козла — жидкость в сарае была?

Николай Георгиевич умел на ходу выбирать нужный тон разговора, но сейчас растерялся. Он еще раз, как будто впервые, посмотрел на Владислава Александровича — да, похож на гэбуль- ника, но о чем это может говорить? Это действительно могло говорить о чем угодно, но Филимоненко угадал, да, перед ним действительно сидел бывший сотрудник Федеральной службы — только не безопасности, а охраны, и мы с ним уже знакомы, потому что, пока был жив Мефодий Магомедов, Слава работал его помощником.

А когда Мефодия даже без вскрытия сожгли в крематории, Слава привез урну Кириллу прямо в офис — в большой красной спортивной сумке с белым Чебурашкой.

Кирилл брезгливо показал в угол — ставь, мол, сюда, и, словно продолжая прерванную только что беседу, сказал:

— Да, я умею говорить «спасибо». Ваша должность, как можно догадаться, теперь упразднена, но для вашей карьеры это значит только рост. «Олимпстрой» — слышали такое имя?

Слава слышал.

Уже два года прошло с тех пор, как президент Международного олимпийского комитета Жак Рогге, закрывая очередную сессию вверенной организации — на этот раз в Гватемале, — выдохнул: «Сочи!», вызвав тем самым бурю восторга и счастья на огромном пространстве между Владивостоком и Калининградом. Прошло два года, счастье не исчезло, только изменило форму — оно уже не гремело от моря до моря, а тихо сияло маленькой бронзовой табличкой на дорогом офисе в пятнадцати минутах ходьбы от Кремля. «Олимпстрой» — самая загадочная госкорпорация страны. Конечно, ее название было на слуху — в газетах регулярно писали о каких-то проваленных стройках или о том, что в корпорации опять сменился генеральный директор, — но к главной ее загадке все эти новости, по большому счету, отношения не имели, а сама корпорация имела гораздо меньше, чем могло показаться, отношения к приближающейся Олимпиаде. Ближе всех к этой тайне, сам о ней не догадываясь, подошел редактор отдела экономполитики «Коммерсанта», — он у себя в ЖЖ просто так, от нечего делать, составил табличку — кто и откуда за последние год-полтора перешел в «Олимпстрой», и оказалось, что это даже не корпорация, а такой кадровый пылесос — даже беглого взгляда на эту таблицу было достаточно, чтобы понять, что по каким-то таинственным причинам на вполне скромные (вплоть до замначальника департамента) позиции в «Олимпстрое» охотно меняли свои должности и министры, и губернаторы, и топ-менеджеры как государственных, так и формально частных компаний. Может быть, автор таблицы и додумался бы до правильного ответа, но по досадному совпадению именно в тот же день, когда в его ЖЖ появилась таблица с именами и должностями, какой-то сетевой придурок сломал журналисту почтовый ящик — слава Богу, не тронул ни личную, ни служебную переписку, ограничившись (наверное, фирменный знак, чтоб покрасоваться перед другими хакерами) изъятием пароля от ЖЖ и уничтожением всех постов за последний год. После себя взломщик оставил картинку — портрет Михаила Боярского в шляпе с пером и подпись «Все пидорасы!», а через два дня администрация ЖЖ уничтожила взломанный дневник. Журналист не расстроился, к ЖЖ он всегда относился как к забаве, а между прочим, именно после того поста с таблицей служба безопасности «Олимпстроя» получила указание блокировать все возможные утечки по поводу новых кадровых решений внутри корпорации. Потому что самое интересное, что стоит знать об «Олимпстрое» — это то, что собственно строительство олимпийских объектов было, скажем осторожно, побочной сферой активности корпорации. По большому счету, никто всерьез и не надеялся на то, что Олимпиада в Сочи состоится — и Жак Рогге был проинформирован об этом уже через месяц после торжеств в Гватемале — ну да, так бывает, Россия не рассчитала своих возможностей и ресурсов, а МОК ошибся, и хорошо еще, что до Игр оставалось достаточно времени, чтобы найти повод для их переноса в Корею, которую, в отличие от нашей страны, можно понять умом, и которая была готова к Олимпиаде еще задолго до подачи заявки в МОК.