Гурген Ханджян - Тени улицы марионеток

За скамьей раздался до омерзения знакомый писк. Каро резко повернулся с исказившимся от отвращения лицом. Из темной щели торчала наглая, острая крысиная морда. Принюхавшись, крыса смело вынырнула из своего укрытия и побежала вдоль стены.

«Крысы овладели храмом твоим, Господи. Крысы и мещане. Ты — покровитель мещан и грабителей, которые с утра пораньше начинают разорять мир, разрушать природу, обманывают, обворовывают ближних, а вечером приходят в твой храм очиститься, получить благословение, чтобы завтра спокойно продолжать начатую работу. И ты радостно берешь их под крылышко. А ты помоги этому несчастному калеке, почему бы тебе не помочь ему или другим таким же кротким? Ты же проповедуешь любовь и кротость. Где награда за эту кротость? В царстве твоем? Нет никакого твоего царства. Вот оно все, что есть. Твои речи лишь дурачат наивных. Довольно! Перестань сбивать с толку своими небесными законами; наша жизнь должна идти по нашим законам. Есть ты или нет тебя, от этого ничего не меняется. Ты сам по себе, мы сами по себе. Не желаю больше верить. Его я не принесу тебе в жертву, пусть он растет по нашим земным законам. Я сломаю в нем все, что от тебя. Пусть он будет зубастым, пусть научится кусаться, чтобы урывать свой кусок, чтобы его не били по голове, чтобы он не приползал в твой храм вымаливать помощь и оставаться с носом. Оставь в покое меня и его».

Из церкви Каро вышел облегченный, словно сбросил с себя непосильную ношу. Но спустя некоторое время его охватило такое чувство, будто все кругом наполнено иронией и насмешкой над ним. Чувство все обострялось и обострялось: черви сомнения грызли душу, и недавнее облегчение как рукой сняло. Растерянно шел он по улице, и с каждым шагом все кругом вырастало до исполинских размеров, а сам он уменьшался и сжимался. Пространство приняло форму церковного купола, на который он смотрел изнутри. Темный, безбрежный купол, под которым искрились крошечные огоньки, а на Каро надвигались невероятных размеров удлинившиеся лица со звериным оскалом, с мутными, наводящими ужас глазищами, жестокие и злые лица с бранью на устах.

Ноги стали ватными. Каро с трудом переставлял их, словно брел по талому снегу. Он вышел на центральную улицу, где шум и суета окончательно отрезвили его, вывели из кошмарного оцепенения. Но реальность была не менее кошмарной, поскольку Каро был не в состоянии уловить логическую нить, с помощью которой мог бы объяснить смысл и цель именуемой реальностью крикливой суеты. Нелепым было все, и каждый стремился урвать от этой нелепости свой кусок.

«Все чуждо, — думал он, продолжая идти по улице, — все невозможно. Но он должен суметь, он не должен чувствовать себя изгоем, он должен участвовать, жить, углубляться, чтобы не видеть того, что вижу я, чтобы мрачная, ужасающая нелепость не витала над ним и не давила грубым каблуком на горло».

После рождения ребенка Каро почти перестал заходить в кафе. Стакан-другой вина от случая к случаю, конечно, не повредил бы, но после второго стакана трудно удержаться от искушения нырнуть поглубже в сладостный дурман самозабвенья. Если бы не сын, ему и терять было нечего. Опасность потерять самого себя не пугала Каро по той простой причине, что он себя еще и не обрел и даже не питал надежды на это. Но ребенок был, и этот ребенок требовал заботы.

Даже в тот вечер, когда Каро вышел с работы и направился к остановке, у него и в мыслях не было заглянуть в кафе.

Недалеко от остановки трое парней у кинотеатра безжалосто избивали кого-то. Несчастный уж не сопротивлялся, он просто сжался в комок и прикрыл лицо руками. Даже когда он упал, избивавшие не остановились: они продолжали бить свою стонавшую, лежавшую в кровавой луже жертву. Парни озверели от вида крови. Один из них несколько раз сильно ударил лежащего ботинком по голове. «Убьют!» — мелькнуло в голове Каро.

— Убьете, звери! — крикнул он и подбежал.

— Не суйся, а то морду расквашу! — пригрозил один из подонков и грубо толкнул Каро, пытавшегося оттащить его. Потеряв равновесие, Каро отлетел в сторону и ударился спиной о стену. Из толпы раздались женские крики, и парни пустились наутек. Лежавшего без сил юношу подняли и посадили на ступеньки подъезда. Кто-то посоветовал вызвать скорую. Отряхивая пыль с пиджака Каро, какой-то зевака напутствовал: «Тебе что, больше других надо? Пусть убивают друг друга, какое тебе дело?»

«И то правда, какое мне дело? Не мне менять этот жестокий мир. Да его просто невозможно изменить. Тысячелетиями наивные люди пытались изменить что-нибудь, а мир, как назло, с каждым днем становится все безжалостнее и безумнее», — думал Каро, входя в кафе.

Первый стакан он осушил прямо у стойки. Густое красное вино мгновенно согрело нутро, разлилось по всему телу, и пока Каро со вторым стаканом в руке искал свободное место, вино обволокло мозг сладостным дурманом. Нервное напряжение постепенно спадало.

Прислонившись плечом к стене, уронив голову на стакан, за столиком дремал один из завсегдатаев кафе в своей неизменной помятой и засаленной шляпе. Грязный ворот его рубахи был разорван, а верхняя пуговица потертого пиджака застегнута на нижнюю петельку. Каро отвернулся от пьянчуги и поднял глаза к окну, снаружи возвышавшемуся над асфальтом лишь на треть, что давало возможность видеть лишь ноги прохожих, а чуть поодаль — колеса автомобилей, которых было неизмеримо больше, чем ног. Вино ли было причиной, или затянувшийся пост, а скорее всего все вместе, но мелькавшие мимо окна женские лодыжки воспаляли воображение Каро.

Алкаш очнулся от дремы, облизнул потрескавшиеся губы, поглядел гноящимися глазами на пустой стакан и приуныл. Заметив недопитый стакан Каро, он тяжело вздохнул и прикрыл локтем нацарапанную на столе памятку «Здесь пил Серик». Неприкрытой оставалась лишь дата, которую Каро так и не смог разо-брать. «Ну что ты всем интересуешься, что ты копаешься во всем! На что тебе!» — раздраженно спросил он себя и осушил стакан. Алкаш снова тяжело простонал.

— Озверели, — кивнув на окно, сказал Каро. Вино вызвало желание говорить. — Сейчас на улице били одного, чуть было не прикончили. Втроем.

Алкаш молчал.

— Выпьешь? — наконец догадался Каро.

— Неси, — незамедлительно ответил тот, повернувшись к Каро обросшим, помятым лицом.

Каро принес два стакана вина и четыре сосиски с каплей горчицы на тарелке. Сосед дрожащей рукой поднял стакан, наклонил голову и, вопреки ожидаемому, стал пить медленно и брезгливо. Наконец он сделал глубокий вдох, потер лицо и произнес:

— Били, говоришь? Правильно, бьют. Всегда били. Ну и что?

— Безжалостными стали, дальше некуда. Наверно, появилось что отбирать друг у друга.