Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— Наверно, ты прав. Ну, была не была, рискну.

Искатель счастья платит двадцать пфеннигов. Он сам, Бер, и Берова половина пристально глядят на толстый птичий клюв. Желания у них при этом самые различные. Птица застывает носом на двойке. Булочник и его жена быстро переглядываются. Игрок тяжело дышит, пронзительно смотрит на птицу, достает из кошелька еще двадцать пфеннигов и вручает их булочнику. На сей раз он приводит уродца в движение только легким шлепком по хвосту. Птица, пошатнувшись, раскачивается на втулке. Булочник одним глазком поглядывает в ее сторону, а его жена тем временем продает пироги с ревенем. Клюв птицы утыкается в четверку.

Когда безглазая птичья голова промахивается в четвертый раз, игрок приходит в ярость. Он злобно ударяет по этому уродливому подобию живого существа. От быстрого вращения птица кажется блеклой, бесцветной чертой.

— Спятить можно, — говорит игрок, не отрывая взгляда от бешеного вращения. Рядом толпятся другие посетители. Клюв указывает на одиннадцать.

— Вот видишь, дело уже идет на лад, — говорит булочник. Жаль только, ты в этот раз не заплатил.

— Если не заплатить, наверняка выиграешь, — возбужденно говорит игрок. Он дает двадцать пфеннигов протиснувшемуся мальчику и говорит: — Плати ты.

Мальчик повинуется удивленно и нехотя.

— Счастье иногда приходится брать хитростью, — подмигивает булочник.

Игрок лишь слегка подтолкнул птицу, та сделала два оборота и остановилась против цифры двенадцать.

— Вот видишь, ты и выиграл, — ликует булочник. Игрок облегченно вздыхает.

— Венскат выиграл главный приз! — оповещает толпу Бер. — Три плитки шоколада за один раз.

Венскат хватает все три плитки из рук булочника. Мальчик глядит на плитки требовательным взглядом. Высоко подняв руку, Венскат какое-то время несет шоколадки через толпу, потом медленно, одну за другой рассовывает по карманам. Вздумай он просто купить эти плитки, он мог бы сэкономить десять пфеннигов. Но об этом Венскат сейчас не думает. Главное, он выиграл. К Беровой птичке протискиваются другие люди. Они тоже решили доверить свою судьбу этому ублюдку, чтобы тот хоть на несколько мгновений сделал их несчастными либо счастливыми.

А вот торговец Кнорпель не передоверил распределение счастья птице. Перед его ларьком стоит вертикальный столб. На столбе укреплено колесо размером с каретное. По одной стороне обод колеса утыкан гвоздями, которые выступают на несколько сантиметров. Между гвоздями здесь тоже проставлены цифры. На верхнем конце столба приделан кусок гибкой стали, который скользит по остриям гвоздей и при этом трещит, как стая саранчи. Всего на ободе тридцать номеров. По тридцать пфеннигов за штуку Кнорпель распродает десять деревянных пластинок. На каждой из пластинок стоит по три цифры из тех, что выписаны на колесе. Прострекотав должное число раз, стальная полоса замирает на одном из номеров. Тот из покупателей, который имеет на своей пластинке этот номер, считается выигравшим.

Торговец Кнорпель недурно умеет считать. Он продает десять дощечек различным искателям счастья и получает за это три марки. Главный выигрыш — большая нескладная ваза, разрисованная аляповатыми розами с золотым ободком. В магазине у Кнорпеля такая ваза стоит две марки. Но в магазине ее никто не желает покупать. Кому нужна ваза для цветов? Цветы можно и без того видеть целый день в саду либо в поле. С какой стати тащить эти сорняки в комнату?

Но в Михайлов день ваза становится символом удачи. Тот, кто выиграет вазу, будет потом целый день таскать ее по площади. И пусть каждый встречный видит, что человеку с вазой сегодня повезло.

Не один человек скинулся — по тридцать пфеннигов с брата, — чтобы оплатить его везение. Но и Кнорпелю повезло не меньше, потому что таким путем он сбывает залежалый товар.

На площадке для гулянья попадаются люди, которых не ослепляет блеск счастья, раздаваемого булочником Бером и торговцем Кнорпелем. Эти идут к ларьку мясника Францке и за тридцать пфеннигов покупают себе вареную сосиску. Тут, по крайней мере, знаешь, на что ушли твои деньги. Они не ждут, пока их наберется десяток, чтобы оплатить десять сосисок для одного-единственного и чтобы этот единственный мог потом выхваляться своим счастьем. Они покупают сосиску, венчают ее высоким гребнем из горчицы, ведь за горчицу ничего не берут. И, таким образом, они тоже могут считать себя удачниками, потому что горчица им досталась даром. Иногда они накладывают на свою сосиску так много горчицы, что, когда надкусишь, нос прямо тонет в горчичном гребне. И начинает гореть огнем. Тогда они соскребают излишки горчицы и просто-напросто сбрасывают на землю, благо горчица даровая.

Мало-помалу площадь наполнилась народом. Сторонники карусели оказались правы. Люди приходят даже из соседних деревень. Тут встречаются родные и знакомые, тут обмениваются новостями и мнениями, сосут конфеты, пьют пиво либо подкрашенный лимонад, а то еще сравнивают детей, которые восседают на лакированных карусельных лошадках. Визг стоит, словно в загоне для поросят. Лысый карусельщик прямо употел, подсчитывая выручку. Его жена посылает уже за третьей кружкой пива. Она утирает пену с губ и отбрасывает ее на зады проезжающих мимо лошадок.

Лопе тоже куда как охотно взгромоздился бы на одну из этих подпрыгивающих лошадок, но, во-первых, на нем брюки от конфирмационного костюма, а во-вторых, он уже считается взрослым. И из брюк этих он давно вырос. Они теперь едва достают до щиколоток. Лопе переходит на другую сторону площади, к овчару Мальтену. Тот сидит на самом краю скамейки перед пивной, и глаза у него блестят.

— Ты, верно, не можешь понять, кто ты такой, то ли теленок, то ли годовалый бычок. — Мальтен прочитал мысли Лопе. — Вот таково блаженство для народа, как сказал Гёте. Он-то, во всяком случае, мог питаться не одними только сосисками. Люди прямо с ума посходили, даже и не угадаешь, что еще может взбрести им в голову.

Мальтен явно в прескверном расположении духа. Лопе хочет молча прошмыгнуть мимо.

— Нет, сперва выпей со мной кружечку пива. — И Мальтен хватает служанку за фартук. — Два пива, слышишь?

Женщина приносит им пиво, и оба окунают в него свои носы. Мальтен слизывает пену с усов и больно хлопает Лопе по ноге.

— Ничего лучше ты придумать не мог?

Лопе недоумевающе на него смотрит.

— Теперь ты попал из огня да в полымя. Дай срок, они еще загонят тебя под землю, и будешь ты там колоть и рубить, пока легкие у тебя не станут черней, чем штаны у трубочиста. А наверху заливается жаворонок, и чистит рога косуля, и кричит рябчик, но ты ничего не видишь и ничего не слышишь. Ты видишь только это черное дерьмо, которое зовется углем, и превращаешь его в деньги для толстосумов. Хо-хо-хо! И это, по-вашему, называется новые люди, которые должны провозгласить нам новое Евангелие. Да они и за десять тысяч лет не усвоят ту простую истину, что человек сам себе король!