Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

— Ну а как же...

— Что — как же?

— Значит, их жизнь состоит и из сна, как вы его назвали, и из бдения?

— Точно.

— А потом они действительно умирают?

— Действительно. То есть как это — действительно?

— Как, как?

— Нет, теперь вам меня на этом уже не поймать. До следующего раза!

— Хорошо, но как хотя бы проявляется эта смерть?

— Черт возьми, они перестают быть тем, чем были. К примеру, они перестают двигаться.

— А что, живые они двигаются?

— Еще как. Движение для них — одна из основных предпосылок жизни. В конце концов не так уж они и не правы: разве небесные тела останавливаются хотя бы на секунду?

— Они двигаются: вот это да!

— Кроме того — опять же ради примера, — умирая, они лишаются своего тела.

— Что-о? Что значит «ради примера» и «лишаются тела»?

— Ку-ку, дорогие мои! Так мы и вовсе никогда не кончим.

— Как жалко! Тогда ближе к делу. Значит, они умирают. Так. А потом, что происходит потом?

— Что происходит? Да ничего.

— Ну уж нет! Там, где кончается одно, обязательно должно начаться другое.

— Приходите завтра.

— Ну пожалуйста, профессор, ну хотя бы одну минутку, а? Расскажите нам еще что-нибудь такое.

— Ах, тако-ое!

— Ну, в смысле эдакое. Ведь самое интересное только начинается. Если до этого вы заставляли нас попусту напрягать извилины, то теперь вроде бы самое время рассказать обо всем по порядку...

— Не опаздывайте на следующую лекцию.

— Какая досада!

— Подумать только, какие прилежные и вдумчивые юноши! Однако в любом деле надо знать меру. Всего доброго!

— Секундочку! Еще один вопрос: вы сказали, что бдение и сон чередуются?

— Да, бдение воспроизводит сон, а сон — бдение.

— Но...

— Я понимаю, что у вас не сходится, но ответить пока не могу. В общем, вы хотели бы знать, что же преобладает?

— Да, да!

— Ну так вот, точно я не знаю, но думаю, что бдение воспроизводит сон слабее, чем сон воспроизводит бдение. По крайней мере, сон самодостаточен, а бдение — нет.

— Какой же из этого следует вывод?

— Не знаю.

— Во всяком случае, вы понимаете, что если это обстоятельство верно, то его можно истолковать двояко?

— Понимаю.

— С одной стороны, из этого можно заключить, что важнее всего бдение, а с другой — что важнее сон.

— Выбирайте.

— Мы выбираем второе.

— Вот и чудно, поздравляю.

— Значит, по-настоящему они живут во сне?

— Считайте, что так, если вас это больше устраивает.

— Но ведь во сне тело не играет почти никакой роли?

— Вроде бы никакой, а если и играет, то весьма ограниченную. (Если я ослаблю внимание, они как пить дать снова втянут меня в разговор.)

— Следовательно, то, что в конечном счете умирает, и есть тело?

— Что за ерунду вы городите! С чего это вы взяли?

— Хорошо, тогда ответьте на такой вопрос: не будь у них тел или не будь они телами, могли бы они умереть?

— Не думаю.

— Вот видите, значит, тело и есть смерть?

— Я этого не говорил.

— Короче, вы не собираетесь нам больше помогать?

— Не теперь. До свидания.

— Нет-нет, погодите! Объясненьице на дорожку, плевенькое такое объясненьице, два слова — не больше!

— Двумя тут не обойдешься.

— Скажите, почему в начале нашего разговора вы употребляли как настоящее, так и прошедшее время, а затем — только настоящее?

— Смотри-ка, что откопали! Ну да, для простоты дела я стал ограничиваться одним настоящим, хотя... А вы разве не знаете, чем все кончилось?

— Нет.

— Ну-у... Те, кто туда отправились, так и не вернулись. Поначалу от них еще поступали сообщения, хотя и не совсем понятные, потом прекратились и они... Поэтому нам даже неизвестно, существуют ли еще обитатели этой далекой туманности, или их уже нет.

— То есть умерли они или превратились в нечто еще?

— Ну да, скажем так.

— А когда отправились туда наши?

— Кто его знает! С тех пор большая западная звезда уже больше ста тысяч раз пересекла небесный экватор.

— Ой, профессор, расскажите, расскажите!

— Фига с два!

— Что-что?

— Так, кажется, они иногда выражают или выражали отказ.

— О-о! А-а! Значит, вы твердо стоите на своем?

— Твердо.

— Значит, лекция действительно окончена?

— Слава Богу, да.

— Выходит, это и есть пресловутая смерть?

— Выходит. Но все-таки что же это? Я пытался как-то вас воодушевить, но теперь чувствую, что и меня охватывают некоторые сомнения. Одному Богу известно, что вы там поняли. В любом случае давайте подытожим в двух словах все, о чем здесь говорилось...

— Хорошо, но подытоживать будем мы сами. Так вы скорее поймете то, что поняли мы.

— Ладно, только поскорее.

— Итак, мы поняли, что ничего не поняли.

— Невероятно! Это превосходит все мои ожидания. Один из мудрецов говаривал: «Я знаю лишь то, что ничего не знаю».

— Для существа смертного сказано очень даже неплохо.

— Давайте закругляться; у вас все?

— Сейчас, сейчас. Значит, так: в конечном итоге, что такое смерть, нам неизвестно, следовательно, не доказано, что она вообще наступает. Что же касается фантастического понятия смерти, то это самое абсурдное и непостижимое из всех понятий, которые.............................................................................................................................................................................................................................

Но тут неожиданно произошло то, что действительно положило конец лекции, впрочем, не только лекции, а и всему курсу лекций, как и всему сущему вообще. Небо все вокруг вспыхнуло и залилось чудовищным северным сиянием. В мгновение ока причудливые сполохи света приобрели зловещий пунцовый отлив. Нестерпимым огнем бушевала и кровоточила окрест целая вселенная. В считанные секунды температура поднялась на миллионы градусов. Еще короткий миг — и звездная земля, приютившая пылких собеседников, взорвалась... даже нельзя сказать оглушительно, потому что и слабого отголоска этого грохота услышать было уже некому.

Должен признать, что эта космическая катастрофа странным и одновременно роковым образом совпала с поистине невыносимой скукой, которую я, телетелетелестенограф, начинал уже испытывать. И вот я спрашиваю себя: каково же было намерение Вечного? Показать, что смерть не только существует, но и безгранично властвует даже в этих далеких галактиках? Или же просто наказать этот народец за его невероятную занудливость?

Что за невежи, в самом деле, не знаю даже, как таких и назвать. Вот разве что пикское [58] Пико — местечко в области Лацио, где родился Ландольфи. словечко «закомуристый» тут подошло бы. Что за олухи царя небесного: виданное ли дело — разводить эдакую тягомотину вокруг того, что понятно каждому? А сколько в них апломба, какие они все с виду философы! Они же не затихали ни на минуту: хватали на лету первое попавшееся слово — и ну тискать его, как податливую женскую грудь. Но философия ли это? Вместо того чтобы плыть по широкой реке, они растекались по ручейкам и протокам и блаженно плескались в них, даже не заботясь об элементарной логике, обо всем том, что возвеличивает и прославляет нашу собственную философию. Ну ладно... а каково при этом бедняге слушателю (такому, как я, например)?