Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Хотя справедливости ради следует отнестись к ним с уважением. Я объясню почему. В одном они были, без сомнения, правы: что бы Вечный ни делал, Смерти все равно нет и еще раз нет. Ведь чем-то они все-таки остались, коль скоро и по сей день продолжают странствовать во вселенной. Ведь коль скоро они странствуют, их дух или частица его могли войти в тело любого из нас. А каждый, кроме разве что авторов научно-фантастико-галактических романов с философским налетом, должен с уважением относиться к самому себе.

Перевод Г. Киселева

«На свете столько всяческих чудес...» — продолжение известно. Риккардо крайне нуждался в покое. А покой в наши дни, коли и впрямь такая нужда, приходится выкраивать, выкрадывать из тех часов, которые прочие тебе подобные отдают сну. И Риккардо не оставалось ничего другого, как вести ночной, совиный образ жизни. Это ему даже нравилось. Выходя поздно вечером из кино, он не тащился вслед за всеми домой, а отправлялся в давно облюбованный бар и пил там крепкий кофий. На прощание хозяин желал ему спокойной ночи, опускал жалюзи, и Риккардо возвращался к себе. Он усаживался за стол и в безмятежной тишине предавался разным мыслям или занимался работой.

Но вот однажды ночью мирное безмолвие было нарушено невнятным шумом загадочного происхождения. Поначалу Риккардо не обратил на него внимания, решив, что это случайный звук, какие нередко раздаются в ночи. Однако звук повторялся. Риккардо стал прислушиваться. Что за чертовщина? Больше всего его раздражало, что звук не поддавался никакому определению, его и словами-то невозможно было выразить. Попроси кто-нибудь, к примеру, описать услышанное — что бы он сказал? Другим до этого, конечно, никакого дела нет. Но он, Риккардо, по роду своих занятий привык жонглировать словами... И дело тут было не только в упрямстве — затронута была его профессиональная честь. В общем, долго он прислушивался, раздумывал, сопоставлял и наконец пришел к следующему выводу: звук был точь-в-точь такой, как если бы кто-нибудь легонько встряхивал корзину с улитками. И никак иначе, никакими другими словами описать этот звук было нельзя.

Однако легче от столь блестящего результата собственных изысканий Риккардо не стало. Странный звук ужасно действовал на нервы, но как заставить его замолчать? Да и трудно было предположить, что кто-то в самом деле забавы ради всю ночь напролет бы тряс корзину, полную улиток.

Невозможно было понять, откуда именно исходит звук. Вначале Риккардо чудилось, что откуда-то снаружи. Потом он установил, что при открытой балконной двери звук доносится изнутри, а при закрытой — как будто, с улицы. Выходило, что источник шума следует искать в доме, где-то рядом, за стеной — вверху или внизу, черт его разберет, где. (Если уж совсем точно, то он гнездился в самой стене.) И еще Риккардо подметил, что, судя по сбоям и паузам, звук, видимо, зависит от капризов погоды: то ли от дождя, то ли от ветра.

Все бы ничего, но звук вел себя совершенно непредсказуемо: только забудешь о нем, только задумаешься или размечтаешься — он опять тут как тут. И ни за что не угадаешь, как он поведет себя в следующую минуту. Ясное дело, под действием постоянной угрозы мечты уносились прочь в поисках более спокойного пристанища.

Дальнейшие мучительные поиски не дали никакого результата Риккардо промаялся до зари и решил, что днем обязательно во всем разберется. Надо же как-то заставить замолчать эту наглую корзину с улитками, покушающуюся на его плодотворный покой!

На следующий день спозаранку он явился к соседке по лестничной площадке. На его нетерпеливый звонок визгливо залаяла собачонка и жалобно замяукала кошка — они привыкли к утренним визитам посыльного из мясной лавки. Затем дверь отворилась и на пороге возникла хозяйка, к счастью женщина благодушная.

— Ах, это вы, профессор... — Она вопросительно уставилась на Риккардо.

— Сударыня! — выкрикнул он. — Тысяча извинений! Тут, знаете ли, такое важное дело... Можно мне войти?

— Да-да, конечно, только... — испуганно пролепетала женщина.

— Сударыня! Скажите, вы слышали нынче ночью этот шум? — А сам тем временем шарил глазами по сторонам, разглядывая смежную с его квартирой стену.

— Какой шум? Я ничего не слыхала.

Еще бы, подумал про себя Риккардо, спят по ночам как сурки. Подозрительного он ничего не заметил, но ведь в квартире были и другие комнаты.

— Что же это был за шум? — снова спросила хозяйка.

— Э-э, такой, знаете ли, шум... (Что же, черт подери, ей сказать? Ведь не объяснишь, что именно он слышал...) Такой шум, будто от корзины с улитками.

— Что-что?

— Я говорю: корзина с улитками. Чего же тут странного? Хотя странное, пожалуй, есть... но только не в моем сравнении, — возразил Риккардо, слегка задетый.

— Корзина с улитками!

До чего тупой народ. Ну погоди, сейчас я и вовсе тебе психом покажусь!

— Ладно, сударыня, не будем больше об этом. Позвольте, я посмотрю здесь? И там, у окна? Может, там что-нибудь дребезжит на ветру...

— Да смотрите, смотрите на здоровье. Только у меня... нет у меня никаких улиток. И корзин тоже нет. У меня действительно ничего нет, профессор, честное слово! — бормотала перепуганная соседка.

Риккардо принялся за поиски, но так и не нашел того, что искал, или чего-нибудь, что бы приблизило его к тому, что он искал. «Бог с ним, — сказал он себе, — звук доносится не отсюда. Но ведь откуда-то он доносится! Поищем этажом выше, потом этажом ниже. Везде поглядим. Рано или поздно мы его обязательно найдем».

Этажом выше жил калабриец. Он был не особо любезен, к тому же не знал Риккардо в лицо. Едва разобрав, в чем дело, и уяснив, что речь идет о корзине с улитками, он не пожелал больше ничего слышать и не выставил Риккардо за дверь только потому, что с самого начала не пустил его на порог.

— Сударь мой, — заявил он, не церемонясь, — нет тут никаких корзин. Здесь живут нормальные люди.

— Но как же так? Разве вы не слышали ночью?..

— Ночью мы спим, а днем, между прочим, работаем, — отрезал калабриец и захлопнул дверь.

Этажом ниже, сколько Риккардо ни звонил, сколько ни барабанил, никто ему не открыл. Тогда он решил приостановить дальнейшие расследования и прийти еще раз вечером, когда труженики наверняка вернутся домой. Он уже не сомневался, что источник шума находится именно там (кстати, сейчас звук пропал — возможно, его просто не было слышно за дневным шумом). Когда же вечером Риккардо вновь спустился к соседям и ему открыли, то повторилась старая история: никто ничего не слыхал, а упоминание о корзине с улитками почему-то привело всех чуть ли не в ужас. Меж тем стемнело, и для Риккардо настала ночь еще более тягостная, чем предыдущая: едва воцарились тишина и долгожданный плодоносный покой, как неотвратимо прорезалось уже привычное дребезжание. А наутро бледная заря высветила землистое лицо человека, оцепеневшего от ярости и смятения.