Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Но часы нотариуса были уже сочтены. В последнюю ночь перед его внешним и внутренним взором разверзлась необъятная опрокинутая бездна или водоворот, напоминающий сероватую морскую раковину; пропасть нависала над ним и манила, затягивала в свою воронку. Тем временем его кожа словно превратилась в сухую, тускло светящуюся чешую, и это было уже признаком разложения: из него-то после и происходят блуждающие огни. Он вдруг ощутил себя рыбой на глубине: вот у него уже нет крови, вместо нее изнутри сочится слабый свет, что через минуту-другую тоже угаснет. Да, это конец. Нотариус сдался, и в этот миг, быть может как награда за его смирение, перед ним предстало лицо той, которая высосала его из жизни, а теперь вырвала у него последний поцелуй.

То был конец. Неведомое создание покинуло пустую оболочку и отправилось гулять по свету.

Перевод И. Смагина

Я провожал взглядом девушку, которая неуверенно двигалась по краю тротуара, похоже, собираясь перейти улицу. Девушка была восхитительно элегантна — и не столько в одежде, сколько во всем своем облике: длинные точеные ноги, не толще и не тоньше, чем нужно, узкие бедра, хрупкие плечики, а над ними копна темных волос, обрамляющая нежное, янтарное личико. Но провожал я ее (взглядом, как уже было сказано) главным образом из-за груди, которая не была, как у большинства, насильно втиснута в безжизненный панцирь одежд, а колыхалась свободно, в такт движениям тела. Вокруг разливались запахи весны и птичье щебетание. А я смотрел на нее, на девушку то есть, и думал: какая грудь! И больше ни на чем сосредоточиться не мог. Наконец я двинулся дальше и вскоре поравнялся с нею.

Она тем временем решилась и ступила на мостовую. Но тут откуда ни возьмись машина на большой скорости — мчится прямо на нее. Я рванулся, ухватил девушку за плащ, дернул к себе и тем самым, наверно, спас ей жизнь. Она обернулась слегка удивленно, не успев еще осознать, какой опасности избежала. Я заглянул ей в глаза и утонул в них.

— О Боже, — произнесла она до странного глубоким голосом, — в чем дело?

— Да ничего особенного, просто шла машина, и...

— Вы спасли мне жизнь!

— Ну, не будем преувеличивать: может, она бы вас сбила, а может, и нет, но на всякий случай...

— Сбила бы наверняка!

— Кто знает, но ведь все обошлось.

— Нет-нет, вы меня спасли, теперь я понимаю.

— Ну и прекрасно, я рад.

— Постойте! Я же должна поблагодарить вас.

— Так вы уже поблагодарили.

— Что вы, этого мало.

— Да бросьте! Положим, я и спас вам жизнь, но что, собственно, вы от этого выиграли?.. Скажите честно: вы счастливы?

— Да... то есть нет. А при чем здесь это?

— Как вы не понимаете? В этом, по-моему, вся суть.

— Ну, не знаю. В любом случае я ваша должница, ведь вы меня спасли из добрых побуждений.

— Как вам будет угодно, пускай из добрых. Но тем досаднее, что эти, как вы изволили выразиться, побуждения никому не принесли счастья.

— Вы не правы, всякий предпочтет смерти жизнь, пусть даже несчастливую.

— Нет, далеко не всякий.

— Ну уж я-то определенно предпочту. К тому же мою жизнь нельзя назвать несчастной.

— Тогда о чем мы спорим?

— Ну да, для вас все просто. Но как вы не понимаете? Я вам обязана, какие бы побуждения вами ни руководили.

— Не расстраивайтесь, это же такие пустяки. На худой конец я готов просить у вас прощения за то, что сделал.

— Опять не то! Да поймите же, я терпеть не могу быть обязанной, ужасно неприятное чувство: будто ты перед кем-то виновата.

— Скажите, какой эгоцентризм!

— Называйте это, как вам вздумается, но я должна с вами расплатиться и побыстрее выкинуть это из головы...

Наша беседа протекала несколько необычно, но в целом была похожа на тот более или менее приятный диалог, который происходит между мужчиной и женщиной при взаимном сближении. Правда, я к нему не особенно стремился; меня в этой девушке интересовала, по сути, одна-единственная вещь.

— Вот если бы я, — продолжала она, — тоже могла что-нибудь для вас сделать!

Я был, что называется, приперт к стенке, поэтому выпалил:

— Ну, уж раз вы так настаиваете, то одно одолжение вы могли бы мне сделать.

— Да? Какое?

— Я не решаюсь сказать.

— Почему? Что-нибудь гадкое?

— Напротив, прекрасное!

— Тогда говорите. Смелей!

— Н-нет, не могу.

— Ну, пожалуйста, прошу вас. Я бы очень хотела вернуть долг... И потом, вы меня уже заинтриговали. По-вашему, намеренно возбуждать женское любопытство — это не эгоцентризм?

— Так значит, сказав, чего я хочу, я бы снял груз с вашей души?

— Безусловно.

— О чем бы ни шла речь?

— Ну... если это не какое-нибудь безрассудство или непристойность...

— Непристойность?.. Не знаю, как посмотреть.

— Господи, это выше моих сил! Ладно, выкладывайте... о чем бы ни шла речь.

— А вдруг вы потом...

— Вы что, уморить меня решили? Говорите скорей!

— Хорошо, только запомните: вы сами меня вынудили.

— Обещаю, запомню, я заранее согласна, устраивает вас? Ну же!

— На все согласны?

— Да, да, да!

— Ну хорошо, в награду за ваше так называемое спасение я хотел бы...

— Что?..

— Чтобы вы мне разрешили...

— Разрешаю, только не мучьте меня больше!

— Поцеловать вашу грудь.

Она побледнела, хмуро взглянула на меня, спросила:

— Какую?

— То есть?.. — смутился я.

— Я спрашиваю: какую. Правую или левую?

— Да... это, в общем-то...

— Нет, не все равно.

— Вот как? Почему?

— У них разная чувствительность, — невозмутимо пояснила она.

— Ну что ж... Тогда в левую, ближе к сердцу.

В ее пристальном взгляде отразилась непередаваемая мука, настолько глубокая, что я, вместо того чтоб радоваться, испугался. Я вдруг понял, что наше знакомство, казалось бы готовое перерасти в легкий флирт, не сулит мне никаких развлечений. Мука, которую я увидел в ее глазах, не имела ничего общего с задетым самолюбием или оскорбленной невинностью. Нет, это было что-то гораздо более горькое и необъяснимое. После некоторого молчания она решительно произнесла:

— Я согласна.

— Правда? Вы согласны?

— Да. Вы, наверно, уже заметили, что я не отступаю от своих обещаний. Долги надо платить, и, по возможности, не откладывая. Итак, где?

— Нет, вы серьезно?

— Ох, все вы мужчины одинаковы! Сначала добиваетесь чего-то, а стоит получить согласие — сразу на попятный. Где же ваша смелость?

— Смелость? Но тут никакой смелости не нужно.

— Вы уверены?

— Не знаю, о чем вы. — Под ее мрачным взглядом я невольно оставил шутливый тон. — Просто я подумал, не слишком ли велика плата... Ведь вы действительно вправе не принимать этого всерьез.

— Вы так считаете?.. Ладно, к делу. Куда мы могли бы пойти?

— Вы имеете в виду, чтобы... продолжить?