Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

— Бедный. Считай, что я принял все твои аргументы. Значит, я должен его убить?

— Само собой.

— Я готов убить даже собственную мать — лишь бы не слышать тебя некоторое время.

— Вот как? Не слышать меня, которого сам вызвал и продолжаешь вызывать почем зря!

— Именно. И чем чаще я обращаюсь к тебе за помощью, тем несносней ты мне становишься. Убирайся, все равно никуда я от тебя не денусь, будь спокоен.

Убить Джамбаттисту и остаться безнаказанным казалось делом почти неосуществимым, тем не менее следовало обстоятельно и без спешки понаблюдать за ним, изучить привычки — его самого и остальных членов семьи, разобраться на местности и т. д. Итак, он... Но тут, пожалуй, требуется что-то вроде интермедии или интерлюдии.

В самом деле, «он» (возвращаясь к предшествующей фразе) относится не к ребенку по имени Джамбаттиста, равно как и не к его потенциальному убийце, а к персонажу о двух голосах. И хотя до сих пор нам и удавалось его никак не называть, однако позволительно будет спросить, разве ему не нужно дать имя? Очевидно, что двусмысленность этого «он», соотносимого в равной мере с обоими персонажами, может привести к путанице.

Итак, продолжим. В один из шумных и пыльных римских дней на углу Капо-ле-Казе и улицы Томачелли знаменитый ныне романист остановился внезапно у кромки тротуара и, балансируя на одной ноге, сказал своему спутнику:

— ...была, правда, и сложность: никак не удавалось подобрать имя одному подозрительному, неотесанному герою. Понимаешь? Случайное имя я взять не мог, случайных имен не существует, нет, так сказать, в природе... каждое имя обременено собственной судьбой или, наоборот, каждой созданной нашим писательским воображением, придуманной судьбе должно во что бы то ни стало соответствовать определенное имя, причем одно-единственное, подходящее только ей. Понятно я объясняю? И вот, мне кажется, я нашел: Боссо. Да-да, именно Боссо, так я и назову своего героя. Ну, что скажешь?

Мой спутник с восторгом одобрил имя, и не только потому, что был польщен доверием: имя Боссо и в самом деле как нельзя лучше подходило персонажу, которого я обрисовал, и даже еще ярче высветило особенности его личности. Можно сказать, что имя, это тайное свойство (или черта характера) персонажа, утерянное по вине автора, было теперь вновь благополучно найдено и удачно завершило произведение. (Эта уверенность в полном соответствии имени и персонажа, в их самой настоящей неразрывности полностью оправдалась, когда вышла книга.) Вообще романист, о котором идет речь, и в дальнейшем обнаруживал исключительную способность в выборе имен, хотя слово «выбор», если на то пошло, не совсем точно. И в самом деле, он словно черпает свои имена из глубин действительности, столь непостижимо ему близкой; или даже так: берет из этой действительности не персонажей, а имена, и поскольку каждое имя есть одновременно и особое существо... Довольно об этом. Спутник был восхищен и благодарен романисту за то, что тот приобщил его к открытию, пусть сделанному и не в лабораторных условиях.

Позднее, правда, романиста взяло сомнение: правомерен ли подобный, инстинктивно выбранный им метод или способ познания действительности?.. Да что за глупости, конечно, правомерен, нечего и сомневаться. Вопрос упирался совсем в другое: имело ли смысл добиваться наибольшего, а если возможно, полного правдоподобия или сходства, не стоило ли уступить общепринятым требованиям? В самом деле, какую же цель преследует писатель, называя персонажей их собственными (скажем так) именами? Действует он сознательно или по наитию, из внутренней потребности или из расчета? Похоже, он впадает в иллюзии, хотя то же самое происходит и с читателем. А может, стоит допустить, что один из них (если не оба) жаждет этой иллюзии или обмана? Кроме того, искусство, как утверждают, создает новую, лучшую реальность — а именно реальность искусства, которая не идет ни в какое сравнение с той, другой, пошлой и ничтожной. Так что в конечном счете все встает на свои места.

Однако с полной уверенностью можно утверждать лишь одно: наша болтовня, пусть и не совсем бесполезная (в чем мы скоро убедимся), настолько затянулась, что и сам Иов потерял бы терпение. Поэтому лучше всего вернуться к началу и поставить вопрос по-иному: как назвать несчастного, который собирается убить ребенка по имени Джамбаттиста? Расплывчатые предшествующие рассуждения могут вызвать впечатление, будто автор пренебрежительно, панибратски относится к искусству, а также лишает всякий предмет какого-либо смысла, тем не менее вопрос остается вопросом. Назвать несчастного первым попавшимся именем? Нет, это исключено. Но тогда, понимая, что воз и ныне там и что бессмысленно терять время, не обратиться ли к кому-нибудь за помощью либо убедить несчастного сделать это самому?

— Эй!

— Опять ты! Ну что еще?

— Один дополнительный вопрос.

— Сколько можно!

— Кто я такой?

— «Чей я сын? Ах, ну да, конечно... Боже, у меня голова идет кругом, столько народу, все на меня смотрят... Господин судья, как звали моего отца?»

— Что ты несешь?

— Один сюжетик, не прикидывайся дураком.

— Ты, как всегда, ничего не понял. Я имел в виду, каким я могу показаться со стороны, так сказать — снаружи.

— Снаружи ты можешь (подчеркиваю, можешь) показаться точно таким же, как изнутри.

— Считаешь себя очень остроумным, да?Послушай же: один человек, из той же породы, что и я, готов или готовится совершить один важный поступок, а потому нуждается в оценке со стороны, в определении того, действительно ли он готов этот поступок совершить. Он нуждается, если можно так выразиться, в переложении себя на условный литературный язык — это его единственное оправдание! «Я такой-то и такой-то, делаю то-то и то-то». Дошло до тебя? И если да, ответь как можно точнее: кто я и как меня зовут.

— Кто я и как меня зовут — две разные вещи.

— Хорошо, согласен, хитрая бестия, не будем их смешивать. Остановимся на одной: как меня зовут?

— Гм, обожди-ка... Тебя зовут Джакомо.

— Почему Джакомо?

— Это имя тебе больше всего подходит.

— Да нет же, это подневольный убийца, если на то пошло.

— Верно. Да и ни к чему ворошить историю, хоть общую, хоть частную.

— И я так думаю. Тогда...

— Что до календарных имен, тут особенно не развернешься, то или другое — большой разницы нет.

— Тем лучше.

— Так давай не будем спешить. Никто и никогда не может быть точно таким, как другой (я недавно слышал, подслушал это у одного знаменитого романиста). Так что, исходя из этого, ты мог бы для данного дела назвать себя Марио или даже оставить свое имя, если у тебя уже есть одно.