Айрис Мердок - Время ангелов

Его цель была, как он провозгласил, демифологизация нравственности. По сравнению с этим демифологизация религии, которой так жизнерадостно и бездумно занимались теологи, была делом сравнительно меньшего значения. Лишенная мифа религия может умереть, но нравственность должна остаться жить. Религия без Бога, веками неустанно развивающаяся из богословской логики, не представляет собой ничего, кроме полуосознанного понимания того, что эпоха суеверий окончена. Ее возможным следствием была мораль, лишенная Блага, представляющая собой действительно серьезную опасность. Маркус намеревался спасти идею Абсолюта в морали, показав, что она заключена в любой человеческой деятельности, которая может быть подвергнута этической оценке на ее первоначальном уровне. Делая это, он стремился избежать как теологической метафоры, так и незрелости экзистенциализма, ставшего Немезидой академической философии.

Он закончил первую главу, озаглавленную «Метафизика метафоры», в которой доказывал, что идея духовного мира как чего-то авторитарного, магнетического и изолированного не может рассматриваться в качестве метафизического понятия. Черновой набросок раздела, объясняющего роль Прекрасного как духовного откровения, он пока отложил и, возможно, использует как кульминацию всей книги. Теперь Маркус работал над главой, которая называлась «Некоторые основные образцы оценочных суждений», но сейчас пришел к заключению, что совершенно не способен продвигаться. Он отложил решение о введении идеи априорного синтеза и был сейчас почти парализован этим, потеряв способность быстрого восприятия. Его теории больше не излучали собственной энергии. Их победила высшая сила. Он не мог думать ни о чем, кроме Карела и Элизабет, и вел долгие воображаемые разговоры с братом. А образ Элизабет, ее новое лицо женщины, прикрытое, как вуалью, светлыми развевающимися волосами, провожало его до постели и преследовало даже во сне.

После нескольких дней таких мучений Маркус решил, что он должен каким-то образом положить этому конец, проникнув в дом священника и встретившись с Карелом. К тому же ему очень хотелось увидеть Элизабет. Его начала ужасно мучить мысль, что девушка считает, что он не заботится о ней. Почему он перестал писать ей? Он легко мог показать, что все еще помнит ее. Он действительно много думал о ней. Почему ему никогда не пришло в голову послать ей цветы? Может, сделать это сейчас? Он по-идиотски позволил ей стать чужой, а теперь из подернутого туманной дымкой призрачного шара ее странного одиночества она и притягивала, и пугала его.

После своей неудачи у парадной двери дома священника, которую предвидел, он еще дважды приходил к нему, ходил вокруг, глядя на освещенные окна и размышляя, какая комната кому принадлежит. Он даже толкнул заднюю дверь, которая оказалась запертой. Это вызвало чувства вины и страха, которые доставили Маркусу своеобразное наслаждение. Он ничего не рассказал Норе о своих похождениях.

У Норы был свой собственный план действий. Она пригласила епископа вместе с Маркусом в начале следующей недели на обед. Тема для обсуждения будет следующая: «Что делать с этим человеком». Бедная Нора становилась неуправляемой, когда дело касалось Карела. Конечно, у нее были свои неприятности, связанные с этим домом. Маркус знал, что она написала несколько писем Мюриель и получила только один короткий уклончивый ответ, в котором совершенно проигнорирована просьба Норы о встрече в ближайшее время. Нора обвиняла в этом Карела. «Он превращает окружающих в таких же сумасшедших, как и сам», — заявила она, больше не сдерживаясь. Обычно она называла Карела «невротиком». Вооружившись в последнее время новыми «историями», дошедшими из другого прихода, она повила дальше и стала называть его «неуравновешенным», «психически больным» и «дурным человеком». Его следует лишить должности. В конце концов, есть обязанности перед общиной. Нужно сделать так, чтобы епископ понял это. Маркус сначала подсмеивался над ее энтузиазмом, но потом призадумался. Какой-то отблеск от Карела упал даже на него.

Следуя неясному инстинкту, Маркус все время скрывал от Норы степень личного огорчения из-за брата. Она бы, безусловно, не одобрила то, что он называл своими экспедициями. И было лучше оставить ее в неведении. Это показалось бы ей мелодраматичным, неразумным, и, главное, она бы сочла, что здесь отсутствует прямота, которую ценила превыше всего. Маркус с некоторой долей удовлетворения размышлял о том, каким непостижимым образом прямолинейность исключается из всего, что имеет отношение к Карелу.

Кроме того, понимая, что рискованное предприятие может закончиться непредсказуемо, он предпочитал обходиться без свидетелей, чтобы не выставить себя на посмешище. Во всяком случае, сейчас у него не было настроения общаться с Норой. Она же слишком настойчиво стремилась поселить его на верхнем этаже своего дома и относилась к этому как к делу решенному, оставалось только обсудить детали. Маркус не мог припомнить, чтобы он давал повод к этому.

Что же Маркус намеревался сделать? Просто каким-то образом проникнуть в дом священника, предположительно через заднюю дверь или окно, если понадобится, оттолкнуть Пэтти и предстать перед братом. По мере того как необходимость увидеть Карела все возрастала, препятствия, казалось, уменьшались. Он непременно проникнет в дом священника, полагая, что знает своего брата достаточно хорошо, чтобы надеяться: раз уж он там окажется, то Карел в худшем случае поиронизирует над ним, а возможно, изобразит удивление: к чему так много суеты из-за пустяков? Он как раз собирался ответить на письмо. К чему такое чрезвычайное волнение, мой дорогой Маркус? Действительно, к чему? Затем он увидит Элизабет, и все будет хорошо. На них снизойдет великий покой и прольется яркий свет, свет утраченного детства. Или произойдет нечто невообразимое?

Этим вечером Маркус радовался туману. Был уже девятый час, и вокруг никого не было, когда он переходил по тротуару через строительную площадку. Он двигался очень тихо и ощущал, как звук его шагов, чуть слышно отражаясь, будто вился вокруг его ног, не способный прорваться сквозь густой воздух. На сильном холоде он с такой радостью ощущал тепло своего тела, что казался себе ошеломленным и слегка пьяным. Он решил остановиться передохнуть, как только увидит огни дома священника, — постоять спокойно, собраться с мыслями, перевести дыхание, а то уже начал немного задыхаться от волнения. Но это по-своему было приятно! Должно быть, теперь он подошел близко. Но когда напряг зрение, чтобы увидеть освещенные окна, его левая рука внезапно обо что-то ударилась. Это была стена дома священника. Маркус подошел к ней вплотную, сам не заметив того. Дом был погружен в кромешную тьму.