Айрис Мердок - Время ангелов

— Ты не причинил мне никакого вреда, дорогой Маркус. Боюсь только, что ты испортил свою одежду.

— К черту мою одежду! Скажи, почему ты не позволял мне увидеть тебя?

— Нам нечего сказать друг другу.

— Так не может быть, не может быть, — возразил Маркус. Тьма страшно угнетала его. Теперь казалось, что она струится сквозь его голову. Он зажмурился, чтобы избавиться от этого. — Ты мой брат, — произнес он, как заклинание.

— Не очень-то оригинальная идея.

— Это не идея, это факт! — Глаза Маркуса заблестели и как будто наполнились черными слезами. Он вытянул невидимую руку, ничего не коснулся и чуть не упал. — Не говори так, Карел. Я должен увидеть тебя и Элизабет.

— Элизабет больная девушка. Она не принимает посетителей.

— Я не посетитель. Я ее опекун.

— Ты ничего не сделал для Элизабет. Едва ли написал ей письмо за многие годы. Ты ей не опекун.

— Нет, опекун! — закричал Маркус. Его крик прозвучал как бесполезная попытка заявить о своем существовании.

— Ты только расстроишь ее. Она живет в своем мире.

— Черт побери, что ты имеешь в виду? Не хочешь же ты сказать, что она стала странной, неуравновешенной или что-то в этом роде?

— Что за выражения ты употребляешь? Нет, нет. Просто она живет в другом мире, отличном от твоего.

— Но я должен убедиться…

— Тебе не кажется, что ты становишься слишком дерзким? — Раздался смех и тихое шуршание тяжелой материи. Маркус отпрянул.

— Прости, Карел. Боюсь, я в полном замешательстве. Мне так хочется, чтобы зажгли свет. Ужасно странно говорить в такой тьме. Мне не по себе. Карел, где ты? Неужели у тебя нет фонаря, свечи или еще чего-нибудь? Я не могу найти свои спички.

Маркус попытался двинуться в темноте. Ему было необходимо знать, где Карел, дотронуться до него. Во тьме раздался голос Карела:

— Стой спокойно, а то еще уронишь что-нибудь. Через минуту я провожу тебя до двери.

— Не мучай меня так. Ты встретишься со мной завтра, хорошо?

— Пожалуйста, не пытайся больше увидеть меня, Маркус. Я тоже не принадлежу твоему миру. И только по какой-то метафизической ошибке мы вообще можем понимать друг друга.

— Карел, как ты можешь быть таким недобрым, поступать так не по-христиански.

— Подожди, подожди. Мне кажется, мы не должны опускаться до такого уровня.

— Но ты же не перестал верить в Бога, правда, Карел? По крайней мере это…

— Надеюсь, ты понимаешь, в таком возрасте ни один разумный человек по-настоящему не верит в Бога. Мне сказали, что ты пишешь книгу об этом.

— Но это же неправда, Карел, все, что говорят о тебе?..

— Я не знаю, что обо мне болтают.

— Что ты больше не веришь, но продолжаешь…

— Если нет Бога, тем более нужен священник.

— Но, Карел, это было бы несправедливо, ужасно.

— Если там никого нет, никто не станет возражать.

— Ты шутишь. Все это — часть пытки… Да еще свет погас… Карел, я просто ничего не понимаю. О тебе говорят такие странные вещи. Если ты потерял свою веру, ты безусловно… Но нет, ты просто смеешься надо мной.

— Думаю, ты веришь в Бога, Маркус. Ты, несомненно, веришь в возможность богохульства.

— Но ты, конечно, должен…

— Подожди. Никакой суд, о котором ты мечтаешь, не волнует меня. А сейчас я провожу тебя.

— Я не верю ни слову из того, что ты сказал.

— Тем больше для тебя оснований уйти.

— Нет, нет, нет!

Маркус физически ощутил суматоху вокруг себя, как будто бы тьма кипела и бурлила. Он зашатался, больше не в состоянии сохранять равновесие после столь долгой слепоты.

— Карел, где ты? Прости, но я должен прикоснуться к тебе хоть на мгновение. Дай мне, пожалуйста, руку. Я здесь. Я протягиваю руку.

Маркус шагнул вперед во тьме, вытянув перед собой руку. Он коснулся чего-то холодного и мясистого, двинувшегося ему навстречу, он сжал это и затем издал громкий крик. Что-то тяжело упало на пол. Подол сутаны, чуть задев, проскользнул мимо, и Карел рассмеялся.

— Что это? — бессвязно пробормотал Маркус.

— Просто морковь. Плоть от плоти моей.

— Думаю, мне лучше уйти, — сказал Маркус.

— Хорошо. Вот сюда.

Твердая рука легла сзади на его плечо и подтолкнула.

Когда Маркус оказался на лестничной площадке, ему в голову пришла смутная мысль, что он мог бы выкрикнуть имя Элизабет. Но темнота пугала его. Крик в этом кромешном мраке был бы ужасен. Он спустился по ступеням и покорно стоял, пока открывали дверь. В пропитанном туманом воздухе показался холодный круг пространства.

— Я приду завтра, — сказал он и обнаружил, что говорит шепотом.

— Нет. До свидания.

Легкий толчок выпихнул его за дверь. Маркус сделал шаг-другой по обледеневшему тротуару и услышал, как за ним заперли на засов дверь. Ноги его подкосились, и он медленно упал на колени, а затем сел на тротуар. И пока сидел так, он увидел, что в доме зажглись все огни.

— Извините меня, это Антея. Антея Барлоу из пастората. Вы помните меня? Мне бы хотелось узнать…

— Я помню вас, миссис Барлоу. Если вам нужен священник, боюсь, вам опять не повезло. Он не принимает посетителей.

— О Боже. Видите ли, мне действительно…

— Извините.

Пэтти чувствовала себя совершенно несчастной. Ей не нравилось в Лондоне. Туман и одиночество ужасно ее угнетали. Она наконец-то нашла дорогу в магазины, но это была слишком долгая и утомительная прогулка, а возвращаясь через строительную площадку, она всегда нервничала. Однажды она увидела человека, стоявшего совершенно неподвижно у тротуара, и поняла, что не может заставить себя пройти мимо него. Через секунду-другую она узнала в нем Лео Пешкова. Он внезапно засмеялся и скрылся в тумане, подскакивая и размахивая руками. Молодой человек был ей неприятен, и инцидент напугал ее.

Одновременно ей становилось все труднее выполнять роль привратника. В старом приходе люди понимали странности Карела. Здесь же она часто не знала, что сказать. Карел велел ей всех отсылать. Эти усилия выматывали ее. Так как Карел приказал в ее отсутствие дверь не открывать, то она часто, возвращаясь домой из магазинов, находила несколько человек, с надеждой ожидающих у входа. Маркус Фишер продолжал звонить, и миссис Барлоу заходила каждый день. Были и другие посетители, в том числе член какого-то комитета, не принимавший «нет» в ответ, особенно после того, как ему уже трижды отказали. Тем не менее Пэтти не жаловалась.

Опасения Пэтти за Карела, так и не ставшие чем-то ясным или определенным, все усиливались. В том приходе он находился под защитой привычки, был «этим странным священником», и люди даже гордились его причудами. Здесь же он казался более встревоженным и совершенно незащищенным. Огромный, как исполин, он выделялся на фоне всего окружения, словно обитатель иного измерения. Он едва ли вообще присутствовал в доме священника. И, охраняя его дверь, Пэтти иногда думала, что она заслоняет собой создание, на которое тотчас же напали бы охваченные ужасом заурядные люди, которые звонили у дверей. Узнай они о его существовании, они сокрушили бы все окружающее, но появление Карела могло, возможно, наоборот, и усмирить его врагов.