Оливия Агостини - Ржавчина в крови

— Thus from your lips, by mine, your sin is purged, — произнёс он, приблизив Шекспира к реальности, лишь изменив соответствующим образом местоимения. Мои губы лобзаньем сметут след твоего греха.

Я выглянул из-за угла как раз вовремя, чтобы увидеть тот момент, когда Лавиния искупала свой грех, закрыв глаза и безвольно опустив руки.

Френсис отстранился от неё, и я тоже отступил назад, не совсем понимая, взволновала меня сцена, которую я наблюдал, или позабавила, считать ли себя любопытным бесстыдником или же случайным свидетелем. Смешок Лавинии вернул мне спокойствие, игра оказалась забавной.

— You kiss by the book, — сказала она ему, опять позаимствовав слова у Джульетты. Целуешь, как учит книга.

Френсис засмеялся. Я снова посмотрел на них и убедился, что оба в хорошем настроении, а руки сближаются. И обнаружил вдруг, что улыбаюсь, пока медленно, на цыпочках, спускался вниз, чтобы сесть в лифт на первом этаже и не помешать им. Последние репетиции всегда бывали лучшими.

Встретившись с мисс Бернс, которая белым пятном ползла по ступенькам, я громко приветствовал её, надеясь, что моё Good evening [67] Добрый вечер (англ.). прозвучит для них песнью жаворонка.

На следующее утро я бодрым шагом спустился к завтраку, насвистывая тему Ромео и Джульетты , не огорчаясь, что не совсем точно, и, как всегда, сбиваясь на середине. К счастью, Бруно не мог слышать меня — он ещё спал, как и большинство актёров. В зале с малиновыми стенами почти никого не было. Я ответил на приветствие щуплого официанта и направился в буфет, ища глазами, с кем бы перекинуться парой слов.

Из-за колонны показалась светловолосая голова Алека. Я хотел было подойти к нему, вспомнив, что есть у меня одно соображение относительно Меркуцио, как в поле зрения оказалась брюнетка, сидящая напротив него, какая-то итальянка с недовольным выражением лица, с накрашенными губами и в короткой юбке. Я понял, что лучше держаться подальше.

Увидел со спины Джеральда Конноли, примостившегося на табурете у стойки бара: он наверное только что пришёл в себя после бог знает какой по счёту попойки.

Он воспользовался короткой передышкой, чтобы выразить свою симпатию grappa , итальянской водке, но я знал, что в тот день, когда будем снимать сцену с братом Лоренцо, он появится на съёмочной площадке вовремя, совершенно трезвый и безупречный.

В театре, когда мы работали с ним над Фальстафом , он вёл себя точно так же, и я понял, что могу не беспокоиться. И всё же мне не хотелось составлять ему компанию, когда он глотал сырое яйцо или тёр глаза, стараясь вернуть им прежний блеск.

Я ещё раз огляделся и понял наконец, с кем могу поговорить.

Лавиния и мисс Бернс молча сидели за круглым столом, очевидно слишком усталые, чтобы хотя бы попытаться соблюсти приличия с помощью пустой, ни к чему не обязывающей беседы: они не выносили друг друга, и всё тут. На столе, словно барьер между ними, высился кувшин с молоком, стояли дымящийся чайник, стакан с апельсиновым соком и корзинка с хлебом.

Я направился к ним, держа в руках, словно эквилибрист, тарелку с фруктами и баночку йогурта, не сомневаясь, что непременно уроню всё это, однако приземлился на стул победителем, ничего не потеряв по дороге. Облегчённо вздохнул и поздоровался с ними.

— О, Ферруччо! Привет, Ферруччо. — Лавиния вскочила, обняла меня и чмокнула в висок. — С добрым утром.

Мисс Бернс устремила на меня голубые глаза и встретила особенно холодным, осуждающим Good morning, как бы напоминая что мне следовало испросить разрешения, прежде чем присоединиться к ним.

Не знаю почему, но старая chaperon не питала ко мне особой симпатии, несмотря на всё, что было между мной и Эвелин, несмотря на то, сколь важна моя фигура на съёмочной площадке. Мисс Бернс словно догадывалась о присущей мне снисходительности, готовности понимать, извинять, вдохновлять. Эта одинокая женщина, неисправимая старая дева, вместо того чтобы плыть по воле волн и выйти в открытое море, всегда боролась и сейчас тоже всеми силами боролась, упрямо стремясь подняться против течения к истоку, к недоступным горам.

— So? [68] Итак? (англ.). — спросил я, прежде чем отправить в рот сливу, из которой аккуратно извлёк косточку. — Как вы провели ночь?

Мисс Бернс сглотнула, набрала в лёгкие воздух и с удовольствием заставила меня поскучать, перечислив все свои ночные неприятности. Она не спала. В комнате слишком жарко, подушка слишком высокая, матрац неудобный, с улицы доносятся гудки проезжающих машин и громкие голоса молодёжи.

Нет, снова убеждённо повторила она, Рим ей совершенно не нравится. Она не понимает, как может этот город быть столицей. Когда-то, многие века назад, он, возможно, и блистал лучистым бриллиантом в самой прекрасной императорской короне, но сейчас… Сейчас его слава покрыта густой серой пылью, втоптана в землю, и справедливо, что туристы, заполняя форумы и площади, всё больше попирают её день за днём.

Встречаясь глазами с Лавинией, глядя на её рассеянную улыбку, я подумал, что мисс Бернс может быть необыкновенно поэтичной, когда хочет, — кто бы мог подумать!

И жаль, что эта поэтичность напрасно служит лишь здравомыслию, буржуазному вкусу и контролю над нравственностью.

Я оставил её проповедь без ответа и сосредоточил всё внимание на Лавинии, стараясь найти на её лице следы радости, какие заметил накануне днём, заглянув в коридор на четвёртом этаже и увидев из-за кулис свой фильм. Я обнаружил эту радость в уголках её рта, на скулах, на длиннейших ресницах и на гладком лбу. Радость от первого поцелуя, от утреннего света, от ощущения, что она ещё только в самом начале, но ушла уже далеко, и от того, что ей дарована некая миссия.

— Oh у then [69] Ну, вот (англ.). — согласился я, шутливо подцепив пальцем кончик её носа, когда мы вставали из-за стола. И, воруя реплику у Меркуцио, добавил: — Всё королева Мэб. Её проказы [66] Знаю, что тебя тревожит. Вот это — сцена с поцелуем, что завтра снимаем (англ.). .

— То есть? — спросила она, быстро взмахнув ресницами.

— Queen Mab, — ответил я. — Мэб — повитуха фей, которая ночи напролёт летает в ореховой скорлупе от одного влюблённого к другому, заставляя их мечтать о любви.

Лавиния вопросительно округлила глаза, но я не признался, что угадал по её лицу: Мэб навестила её накануне ночью, и позволил ей, улыбающейся и ребячливой, убежать к лестнице следом за мисс Бернс.

Странно, как быстро привыкаешь ко всему новому. Достаточно одного дня, и уже легко ориентируешься в новой обстановке, учишься не натыкаться на углы и находить нужный ракурс, а рассудок, поначалу обороняющийся, теряет бдительность, легко соглашается со всем и готов снова рассуждать по-прежнему, как всегда.