Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.

— И впрямь бледная, зловещая тень нависла над нами, — подхватила миссис Кемхаф. — Прибыли мы на место, видим, там уже выстроилась долгая очередь, и в той очереди — все наши приятели. По одну сторону здоровенной кучи продуктов стоят белые, среди них и такие, у кого водятся денежки. А по другую — черные. Потом, между прочим, я слышала, будто белым выдавали и бекон, и овсянку, и муку вдобавок, ну да что сейчас об том толковать. А дальше вот как дело обернулось. Как только знакомые завидели нас в наших красивых, теплых обновках — на самом-то деле никакие это были не обновки, а самые что ни на есть обноски, — все в один голос закричали, мол, мы совсем спятили, раз так вырядились. Только тут я смекнула, что неспроста все в очереди для черных оделись вроде оборванцев. Даже те, у кого дома была приличная одежа, уж я-то знала это доподлинно. С чего бы это? — спрашиваю мужа. А он тоже не знал. Ему, петуху этакому, вообще ни до чего дела не было — только б покрасоваться. Тут на меня жуткий страх накатил. Один из малышей заревел, за ним остальные, передалась им, видно, моя тревога. Насилу их угомонила.

Муженек мой тем временем начал строить куры другим женщинам, а я, надо сказать, пуще смерти боялась потерять его. Вечно он меня язвил, называл гордячкой. Я обычно отвечала, что так и надо себя держать. Больше всего я боялась осрамиться перед другими людьми — знала, что в таком разе он непременно бросит меня.

Так стояла я в очереди, авось, думаю, белые, которые распоряжаются выдачей продуктов, не обратят внимания на мою красивую одежу, а коли обратят, то увидят, до чего голодны мои ребятишки и до чего мы все жалкие. Тут я гляжу: мой муж завел разговоры с одной бабешкой, с которой, видать, давно уже снюхался. Поглядели б вы, как она была одета! Мало того, что нацепила на себя всякую рвань и замаралась с головы до пят, так еще выставила напоказ свое грязное исподнее. Глядеть тошно. Каково ж было видеть, как мой муженек вьется вкруг нее вьюном, пока я стою в очереди, чтобы разжиться едой для четверых наших малюток. Небось он не хуже моего знал, какие наряды остались дома у этой твари. Она завсегда одевалась лучше меня и даже лучше многих белых женщин. Поговаривали, будто она водила к себе мужчин за деньги. Видать, кому приспичит, готов платить даже во время депрессии.

В этом месте миссис Кемхаф сделала паузу и глубоко вздохнула. Затем продолжала:

— Наконец подошел мой черед, и я оказалась перед стойкой, за которой стояла молоденькая дамочка. Фасолью там пахло — спасу нет, а уж при одном виде свежих кукурузных лепешек слюнки у меня так и потекли. Гордячкой-то я была, но ведь не привередой же. Мне только хотелось получить хоть чего-нибудь для себя и своих ребятишек. Вот я и стояла перед ней, а голодные малыши уцепились за мой подол, только я старалась держаться как можно лучше и старшенькому велела не горбиться — не милостыню же пришла просить, а то, что причитается мне по праву. Я ведь не какая-нибудь там побирушка. Так вот, знайте, что сотворила эта куколка с большими голубыми глазами и желтыми волосенками, эта деточка: она взяла мои талоны, смерила взглядом меня, и моих детей, и моего мужа — с чего это, мол, вы все так вырядились, брезгливо осмотрела талоны, словно они были заляпаны грязью, и… отдала их старику, завзятому картежнику, что стоял в очереди позади меня. «Судя по вашему виду, Ханна Лу, вы не нуждаетесь в продуктах, которые здесь выдают», — сказала она. «Но мои дети голодны, мисс Сэдлер», — возразила я. «По их виду этого не скажешь, — отрезала она. — Проходите. Здесь есть люди, которые действительно нуждаются в нашей помощи». В очереди за мной захихикали, загоготали, а эта маленькая белая куколка тоже вроде как усмехнулась, прикрыв рот ладошкой. Старому картежнику она отвалила вдвое против того, что ему полагалось. А мне с детишками — ничего, хоть подыхай с голодухи.

Как только до моего супружника и его крали дошло, что случилось, они так и покатились со смеху. Он быстренько подхватил ее пакеты со жратвой, целую кучу пакетов, помог ей запихать все это в чей-то автомобиль, и они на пару, прямо в том же драндулете, и укатили. С тех пор я не видела ни его, ни ее.

— Их обоих смыло с моста при наводнении в Тюника-Сити, не так ли? — спросила тетушка Рози.

— Смыло… — кивнула миссис Кемхаф. — Сперва мне хотелось, чтобы кто-нибудь навроде вас помог мне поквитаться с ним, но нужда в том отпала сама собою.

— А потом?

— Потом я вконец пала духом. Кто-то подвез меня с ребятишками до дому. Когда я вышла, меня мотало из стороны в сторону, как пьяную. Дома я уложила детей в постель. Они у меня были славные, послушные и не доставляли много хлопот, хоть и плохо соображали от голода.

Глубокая печаль отразилась на лице нашей гостьи, которая до сих пор казалась сдержанной и бесстрастной.

— Сперва заболел и помер один, за ним другой… А спустя дня три или четыре после той истории ко мне заявился старик картежник и поделился остатками еды, которую он получил. Еще немного, и он все равно спустил бы все это, проиграл в карты. Господь внушил ему сострадание к нам; а так как он знал наше семейство и знал, что муж бросил меня, то сказал, что рад нам помочь. Но было поздно — дети совсем ослабели. Один только господь и мог их спасти, но господу было не до нас, мало ль у него дел, к примеру, пора было заняться судьбой той подлой маленькой куколки — на ближнюю весну была назначена ее свадьба.

Слезы набежали на глаза миссис Кемхаф.

— Моя душа так и не оправилась от унижения, как и сердце не оправилось от мужней измены, как тело не оправилось от голода. В ту зиму я начала хиреть, и год от году мне становилось все хуже и хуже, пока не сломалась вконец. Вот тогда-то я и потеряла свою гордость и навроде той шлюхи, что увела моего мужа, начала подрабатывать в публичном доме. Потом, сама не знаю как, пристрастилась к выпивке — очень уж, видно, хотелось забыться. Разом постарела и стала такой, какой видите меня сейчас. Лет пять тому назад меня потянуло в церковь. Меня заново причастили, так как я боялась, что первое причастие потеряло силу. Но покоя я так и не обрела. По ночам мне снятся кошмары про ту куколку, и всякий раз мерещится, будто она опять, под общее глумление, топчет мою душу и усмехается, прикрывшись ладошкой.

— Есть способы исцелить душу, — молвила тетушка Рози, — точно так же, как есть способы сломать ее. Но даже мне не под силу сделать и то и другое одновременно. Если мне удастся снять с вас бремя позора, то придется переложить его на кого-то другого.

— Не об исцелении души я забочусь, — ответила миссис Кемхаф. — С меня довольно того, что все эти годы я несла свой позор и что господь, ничего не ведающий о наших горестях, прибрал к себе и моих детей, и мужа. Срок, что мне отпущен, я проживу до конца, стерпевшись с горечью, что день за днем копится в моем сердце. Но я бы померла спокойно, если бы знала, что по прошествии стольких лет эта куколка получила по заслугам.