Владимир Полуботко - У стен недвижного Китая

Помолчали. Затем — проникновенный взгляд в самую душу. Тихий голос:

— А научить русскому алфавиту моего младшего сына — сможешь? Ему только шесть лет.

Что-то знакомое в этом лице всё-таки есть! Что?

— С таким маленьким я не справлюсь, Сократ. Малыши — это ведь народ нежный, тут только женщина нужна. У меня есть на примете одна учительница — очень хорошая. Я приведу её к тебе, если хочешь.

— Молодая? — как бы ненароком спросил Сократ.

— Нет, уже старенькая. Ей скоро на пенсию. Но это необыкновенная учительница, я тебе клянусь!

— Хорошо, дорогой! Приводи и её. Я и её НЕ обижу!

Затем мы договорились о цене. У меня будет три двухчасовых урока в неделю. А моя месячная зарплата составит двести пятьдесят тысяч рублей. Я согласился. Ведь в школе я буду получать при намного большей нагрузке — намного меньше — всего-навсего сто тысяч. Здесь же за какие-то шесть часов в неделю — двести пятьдесят! Стало быть, не судьба мне и моей семье умереть с голоду! Жить будем! То есть: на колбасу денег хватит! А то как же — совсем без мяса?

Странный, однако, беженец какой! Ютится чуть ли не в курятнике, а учителей нанимает для своих детей.

И ещё одна странность: пока мы беседовали на кухне, то и дело, как тень, появлялся молодой кавказец; он почтительно и безмолвно подносил Сократу звенящий (или молчащий) телефонный аппарат. Сократ отдавал в трубку какие-то распоряжения на грузинском языке, что-то выслушивал — порою благосклонно, а порою и не очень-то, а затем молодой человек столь же почтительно и столь же безмолвно уносил аппарат прочь. Так вот, когда я уже покидал старенький домик и хозяин провожал меня до ворот, он как бы невзначай обронил, кивнувши в сторону следовавшего за нами на почтительном расстоянии человека:

— А это мой телохранитель. Верный человек. Свой человек. Надёжный человек.

Федя Белов охотно согласился на моё предложение. На Западе его надули самым жесточайшим образом и за работу колоссальной сложности, которую он, прославленный учёный, там проделал, заплатили сущие гроши. Федя так ни с чем и вернулся оттуда — из далёкой и процветающей Канады. В какой одежде уезжал год назад — в той же самой и приехал, только уже поношенной, несмотря на бережное обращение. У него, как и у меня, тоже было двое детей, а его институтская зарплата не намного превышала мою учительскую — жалкую-прежалкую.

И стали мы с ним работать: приходили в назначенное время в полуразвалившийся домик и занимались с черноволосым и черноглазым мальчиком по имени Баграт. Мальчик был послушным, чётко выполнял все наши требования, хотя учение ему давалось ого-го как нелегко!

Трудности же были у меня с ним и в самом деле страшные: мой ученик не понимал, как отличить буквы И от Ы, Е от Э, Ш от Щ; кроме того, он совершенно не представлял, зачем нужна буква Й, а о твёрдом знаке Ъ он знал только то, что это на самом деле буква «бэ»… Для него было в порядке вещей какую-нибудь букву внутри русского слова написать по-грузински. Или по-русски, но — вверх ногами. Или задом наперёд… Про Пушкина он ещё слышал, но уже такие слова, как «Лермонтов», «Ломоносов», «Лев Толстой» или там «Тургенев» — были для него пустым звуком…

Немного позже стала ходить и ранее обещанная мною учительница для младшего сына Сократа — шестилетнего Джемшера. Это была моя давняя добрая знакомая, женщина редкой души, оказавшаяся в силу разных причин в очень тяжёлом материальном положении.

Вот так и стал маленький старенький грузинский домик, что недалеко от набережной Дона, центром притяжения для трёх русских людей. Да и не только для трёх. Да и не только русских. Я уже говорил о человеке, которого Сократ назвал своим телохранителем. Но был и ещё один кавказец по имени Коля. Этот был с лицом беспомощного интеллигента, бедно одетый и чем-то подавленный. Впрочем, Кавказ — это ведь такая нездоровая местность, что с людьми там вечно происходят одни лишь недоразумения; он весь в огне, в дыму; и там всё время стреляют. Ну и что же тут удивительного? Ещё один загнанный в угол человек, вот и всё.

Появлялись в этом доме и другие люди. Русские. Об одном из них Сократ опять как бы невзначай обронил: подполковник милиции. О другом: полковник КГБ. О третьем: главный архитектор. О четвёртом: из Министерства.

Через две недели, то есть, в середине октября, случилось вот какое событие: Федя явился ко мне домой и сообщил, что порвал всякие отношения с нашим знатным грузином.

— Почему? — удивился я.

— Не нравится мне всё это. Какие-то люди приходят, уходят, что-то обсуждают. Некоторые выглядят вполне респектабельно, а некоторые — совершенно отвратно. Ведь это же несомненно, что это бандиты! Однозначно тебе заявляю: это преступные, мафиозные элементы!

— Я это охотно допускаю, — ответил я. — Но и что же нам прикажешь делать теперь — бороться с преступностью своими силами?

— Я этого не имел в виду. Я полагаю, что это попросту небезопасно — попадать в такую сферу влияния.

— Они нас никогда не тронут! Мы для них — свои.

— Они-то — да! Но враждующие с ними группировки могут потянуться к этому дому, к людям, которые в него вхожи, к нам лично! Нет, ты как хочешь, а я в такие игры не играю! Такое — однозначно не для меня! Последнее, из-за чего лопнуло моё терпение, был мой вчерашний разговор с Сократом. Этот типус заявил, что посоветовался кое с кем и ему подсказали, что платить он нам должен намного меньше! И вот теперь он назначает нам цену не двести пятьдесят тысяч, а сто восемьдесят!

— Как? — изумился я. — Но ведь мы же договаривались!

— А вот так! Я ему сказал, что за такие деньги работать не согласен. И ушёл.

— А я смогу, — честно признался я. — Останусь работать на грузина и за такие деньги.

Так оно всё и оказалось на самом деле — Сократ отступился от своих слов, и сообщил мне, что такса резко понижается. Сто восемьдесят тысяч, а не двести пятьдесят тысяч в месяц!

По всем существующим на данный момент расценкам это было очень мало. И это было странно: при таком размашистом образе жизни, при таком разбрасывании денег налево и направо…

А странности вскоре начались ещё и не такие.

Однажды, когда я после каторжно тяжёлой работы в «простой» школе пришёл на свою вторую работу, я вдруг выяснил, что домик, куда я хочу войти, заперт: стучу-стучу, а мне никто не открывает. Как же так? Куда же они все подевались? Ведь договаривались же! А то, может, их там всех поубивали — какие-нибудь старые кавказские счёты, потянулись за ними оттуда — сюда?..

На мой стук неожиданно открылась калитка соседнего двора, и оттуда вышел Сократ.

— Слушай, дорогой! НЕ туда стучишь! Перепутал калитки! Я в том доме больше НЕ живу. Я теперь живу в ЭТОМ доме. Заходи, прошу тебя: пожалуйста, заходи! Извини, дорогой, что задержал.