Владимир Полуботко - У стен недвижного Китая

Я чуть было не спросил Сократа, что это за такое волшебное слово он шепнёт продавцу (чтобы и самому знать на будущее), но потом спохватился: да ведь и так понятно, какое это будет слово! Оно будет с сильным грузинским акцентом, и мне такого никогда не сказать: «ЗАРЭЖУ, если продашь плохой компьютер!»

Так мы и ходили по дому-дворцу и рисовали в нём волшебные объёмные картины будущего счастья. Но поскольку все эти воздушные рисунки были очень уж дымчатыми и прямо-таки струились сквозь наши рисующие пальцы, то и сегодняшнее очередное занятие мне и его сыну пришлось провести на старых табуретках и одном ящике, которые благополучно перекочевали из старого дома в новый.

Прозанимавшись науками в условиях, близких к экстремальным, я наконец ушёл из этого удивительного мирка.

Точнее так: стал уходить из него.

Покинул дворец. Покинул двор. Но ещё не совсем — это маленькое княжество. Ибо меня пригласил в свои владения ещё один обитатель этого мирка — Коля. Тот самый кавказец — чрезмерно интеллигентный и несчастный, чья роль здесь мне, человеку не слишком любопытному, была не очень-то до сих пор ясна.

Оказывается, он поселился теперь в старом домике. Временно, правда. Сократ собирался снести эту халупу в целях дальнейшего расширения собственного жизненного пространства, но на ближайшую зиму решил с этим делом повременить и, руководствуясь принципами капиталистического гуманизма, дал возможность пожить на этой жилплощади своему собрату по горькой беженской участи — Николаю. Всё это я узнал со слов самого Коли.

— Ты тоже бежал к нам сюда от абхазских ужасов? — спросил я его без обиняков, напрямую.

Коля ответил чистосердечно и просто:

— Я бежал сюда от ГРУЗИНСКИХ ужасов.

— Как? — не понял я.

— Я ведь азербайджанец. Но родился я на востоке Грузии — там много азербайджанцев живёт…

— А почему тогда у тебя православное имя, если ты азербайджанец? У тебя ж должно быть что-нибудь мусульманское: Гасан или Мамед.

— В том селении, где я жил, грузины не спрашивали родителей, как назвать ребёнка. Все начальники в сельсовете были только грузины, они и записали меня Николаем, а моего младшего брата — Василием. Так и живём. Да это не самое страшное. Николай, Василий — это ведь не плохие имена, да, правда?

— Правда.

— Ну и я так думаю. Плохо не то, что дали такие имена. Плохо то, что нас оттуда выжили.

— Как выжили?

— Жить с ними дальше стало ну совсем никак невозможно. Я уехал оттуда только с паспортом. А трудовой книжки не дали. И всё! За то, чтобы я смог вернуть себе собственную трудовую книжку, требуют таких денег, каких у меня нет. И вот я в России живу, а устроиться никуда на нормальную работу не могу. Понимаешь: совсем никак не могу! Без трудовой книжки — кто меня возьмёт на нормальную работу?

— А что для тебя «нормальная работа» и куда ты хочешь устроиться?

— В школу. В любую обыкновенную школу. Я ведь учитель математики. У меня и педстаж есть, и всё есть. И диплом — и тот есть! Я школу очень люблю. А трудовой книжки нету! А там у меня — большой стаж!

Странное какое рассуждение! Тут не знаешь, за какие грехи Судьба упекла меня в простую школу, и тут же появляется человек, который бы считал величайшим счастьем быть на моём месте!

— Но ведь учителем нет смысла работать. В школе платят нищенские деньги. А?

— Это тебе так кажется, что нищенские, а я бы пошёл и на такие.

— Ну и как же ты живёшь без работы?

— Работаю всё-таки: преподаю математику старшему сыну Сократа.

— Так это ТЫ ему математику преподаёшь! А я и думаю: кто ж теперь будет, вместо Феди Белова? А это, оказывается, ты! Ну и что же? Сократ тебе деньги платит, а это ведь больше, чем в школе. Значит, ведь жить хоть как-то ж можно?

— Нельзя. Совсем никак нельзя.

По лицу Коли-азербайджанца я увидел, что у него вот-вот выступят на глазах слёзы.

— Хозяин мне ничего не платит деньгами. Он платит мне тем, что разрешает мне жить в этом доме. Вот и вся плата.

— А как же ты питаешься? Что ешь?

— Он и кормит меня. Бесплатно. Из милости.

— Ну тогда, пожалуй, это — рабство!

— Рабство, — согласился Коля.

— Беги тогда в Азербайджан, — предложил я.

— Ай! Зачем говоришь такое: Азербайджан! Мне нельзя в Азербайджан! Это же совсем сумасшедшая страна! Ещё хуже Грузии! У меня в Азербайджане и нет никого. Куда бежать? К кому бежать? Таких бездомных собак, как я, там ловят, хватают и отправляют на фронт — воевать против армян в Карабахе. А я не хочу воевать. Не могу воевать. Хочу мирно жить. А только здесь, в России, хоть как-то и можно жить.

Так состоялось моё знакомство с ещё одним обитателем этого кавказского островка.

В этот же день, но уже вечером и уже у себя дома я полез в один из своих книжных шкафов и достал оттуда красиво оформленную большую книгу сказок Шарля Перро. Полистал, нашёл нужную сказку — про Мальчика-с-пальчика. А вот и иллюстрации к ней, сделанные знаменитым французским художником Гюставом Доре. На мои крики ко мне в комнату сбежалось всё моё семейство — жена, сын и дочь.

— Папа! Да что случилось?!

— Смотрите сюда, — сказал я им. — Людоеда видите? Вот на этой картинке! На этой! На этой!.. Так вот это и есть абсолютно точное, абсолютно достоверное изображение моего грузина! Это он! Мой Сократ — тот самый, у которого я теперь работаю!

Мы посмеялись. А мне стало всё-таки не по себе: чёрт-те в каком веке Гюстав Доре изобразил до мельчайших подробностей человека, которого я вижу сейчас, в самом конце века двадцатого! Понятное дело, что совпадение и никакой мистики! Но очень уж невероятное совпадение.

Занятия с моим двенадцатилетним грузинчиком шли своим чередом. И это были очень интересные занятия. В самом скором времени я обучил мальчишку всем русским буквам.

От меня он впервые узнал, сколько дней, месяцев и сезонов в году. И сколько дней в неделе. И какими словами это всё называется. Причём, что особенно важно, я заставил его это всё выучить не только по-русски, но и по-грузински: по моему приказу он спрашивал нужные слова у родителей, те ему говорили (а раньше рассказать ему об этом не догадывались!), нужные слова он записывал на своём языке и — выучивал-выучивал-выучивал!..

С помощью необыкновенных педагогических ухищрений я сумел объяснить ему разницу между мягким знаком и твёрдым знаком. Потом втемяшил ему в голову, что в русском языке, в отличие от грузинского, произношение слов может довольно сильно отличаться от их написания; для того же, чтобы это усвоить, надо постичь сложную систему записи русских слов с помощью фонетических знаков. Так же как и в английском языке, который мы тоже учили.

И мой ученик и постигал, и выучивал, и осваивал.