Мишель Фейбер - Дождь прольется вдруг и другие рассказы

Напуганный ее вспышкой, я попытался неприметно смыться из кафе, однако у Карен еще имелись в запасе сюрпризы. Вцепившись в мою руку (перепуган я был все же не настолько, чтоб не заметить, как тонка и нежна, как ошеломляюще женственна ее ладонь), она потащила меня по улице к какому-то уже выбранному ею мысленно месту.

— Позволь кое-что показать тебе, мистер Рекламист, — говорила она на ходу. — Мистер Завуалированный-черт-подери-увещеватель. Позволь мне преподать тебе небольшой урок увещевания.

Она привела меня к букинистическому магазину, перед которым всегда возвышались на тротуаре корзины с ничего или почти ничего не стоящими книгами. На некоторых из корзин значилось: «1 доллар» или «2 доллара», а на стоявшей дальше всех от входа: «БЕСПЛАТНО». Карен покопалась в ней, отобрала десяток книг и вошла в магазин.

— Извините, — обратилась она к стоявшей за прилавком сказочного обличия девушке. На носу у девушки сидели очки, пряди светлых волос были убраны за уши. — Я хочу предложить несколько книг. Вы ведь, надеюсь, книги покупаете?

— Ну, — ответила девушка, — смотря какие.

— О, мои в отличном состоянии, — сообщила Карен и вдруг вытянула шею, чтобы получше вглядеться в девушку. — Боже, какой на вас свитерок милый. Сами связали?

— Спасибо, — девушка порозовела, посмотрела себе на грудь, а затем — в ожидающие, яркие и теплые глаза Карен. — Нет, вы знаете, я его на благотворительной распродаже купила.

— Да что вы? Вот это я называю везением. Знаете, ведь это настоящее искусство — выглядеть привлекательной, не тратя кучу денег. А где эта распродажа?

К этому времени книги уже лежали на прилавке, как и сложенные ладони Карен, успевшей сократить расстояние, отделявшее ее от новой приятельницы.

— Ну, — девушка поколебалась, — это в Ричмонде, такой небольшой магазин между вьетнамскими продуктовыми. У них там много чего есть. Джинсы, нисколько не хуже новых, и всего по пять-шесть долларов.

— Вы шутите! Непременно туда загляну. Мне новая одежда позарез нужна! А то на меня совсем уже ничего не лезет. Знаете, я ведь недавно ребенка потеряла, и у меня такая депрессия началась. Все ем, ем, ем. Представляете, как едят впавшие в депрессию люди?

— Я… ну да, конечно. Так вот, насчет этих книг… — девушка перебирала их, краснея под пылающим взглядом Карен.

— Понимаете, я подумала, может, купить пару джинсов, которые придутся мне впору? Ведь это так важно. А то я недавно полезла в платяной шкаф, посмотрела, что ношу, и чуть не расплакалась.

— Да, это ужасно, — поморщилась девушка. — Однако ваши книги… Да… Они нам не подойдут.

Лицо Карен вдруг потускнело, почти неприметно, но страшно.

— Не подойдут? — точно эхо, повторила она.

— Мне так жаль, — девушка поежилась, — но они не… они устарели. По-моему, у нас даже есть несколько таких — в корзине на улице, бесплатные.

— Вы хотите сказать, что не купите ни одной? — Карен на шаг отступила от прилавка, впрочем, на шаг совсем маленький. Теперь она походила на человека, услышавшего, что у него рак и, увы, неизлечимый.

— Может быть, вы попробуете отнести их куда-нибудь еще? — взмолилась девушка.

— Нет-нет, я не могу, — ответила Карен. — Мне и к вам-то зайти едва-едва храбрости хватило. Я… я просто не могу сейчас переносить людскую грубость. Нет-нет, вы-то были очень милы, но… если мне придется… о Господи… — Карен тяжело вздохнула и раздвинула в отважной улыбке губы. — Ну, может, вы хоть что-нибудь купите? А остальные я отдам так.

— Да я, на самом деле, хотела… — девушка, похоже, нашла путь к спасению. — На самом деле, я хотела сказать, что, возможно, в каком-то другом месте вы получили бы за них больше. Я могу предложить только по доллару за штуку… ну, может быть, три вот за эту.

— О, так это замечательно, правда. Как раз то, что мне нужно.

На чем все и закончилось.

При возвращении в «Туннель любви» Карен выглядела куда более спокойной. Дурное настроение ее подсластилось своего рода вызывающим юмором, и она все поглядывала на меня, словно озабоченная тем, что мне, быть может, несколько не по себе.

— Ну, как тебе это понравилось?

— Не очень, — признался я. — Все походило… не знаю… на попрошайничество… или на изнасилование.

— И правильно! Насильник — это всего лишь обозлившийся попрошайка!

Я обдумывал ее слова, стоя на входе в «Туннель любви» и стараясь взглянуть в глаза миру как таковому. То, что сказала Карен, было таким отработанно спорным, таким изящно претенциозным — и таким шаблонным.

Возможно, она могла бы — при ее-то уме — сделать отличную карьеру в рекламе. Я попытался вообразить ее в этом мире, однако понял — нет, не получится. При всей тонкости ее ума, Карен годилась не столько для того, чтобы убеждать людей в том, будто им что-то нравится, сколько для того, чтобы убеждать их в обратном. А это уже не реклама, это литературная критика.

— Ты училась в университете? — спросил я, когда нам снова представился случай поговорить.

— Разумеется, и даже закончила его, — она усмехнулась, вытаскивая из коробки журналы и отделяя оральные от анальных. Вторник был днем, когда к нам приходили новые партии товара: свежайшие порнографические издания со всех концов света. Даже покупатели, которые затруднились бы отыскать Данию на карте, знали, что самые глянцевые влагалища поступают именно из этой страны.

— Тогда что ты делаешь в магазине порнографической литературы?

— А я ни на что другое не гожусь.

— Ой, ну брось.

— Одно время я работала заместительницей заведующей в феминистском книжном магазине — составляла заказы, следила за ассортиментом, расставляла книги по полкам, что ни назовите, я делала все. Заведующая лишь собирала деньги да сплетничала с покупательницами. Потом начался спад, магазин перестал приносить доход, я попала под увольнение, единственная, кстати, вот и оказалась здесь.

— Неслабый поворот — от феминизма к порнографии.

Она пожала плечами, вытащила пистолетик для наклейки ценников.

— Вообще-то нет. И там, и тут присутствует ужасная, трогательная потребность заставить людей отказаться от их настоящей жизни, от того, что они действительно чувствуют, и начать подлаживаться под некую редкостную сексуальную фантазию. Ты не можешь сказать покупателям, что в реальном мире никто им этого не позволит. Пусть покупают свои фантазии, пусть относят их домой и старательно делают вид, будто им как раз это и требуется.

Сознавала ли Карен, что, в смысле идеологическом, слова ее — всего лишь умствование, да и лукавое к тому же? Судить мне было трудно, тем более что с ее лица не сходила легкая улыбка — по вторникам она неизменно была весела. Похоже, сортировка новых поступлений нравилась Карен больше всей ее прочей работы — разбор журналов, их упаковка в целлофан и расстановка по местам явно доставляли ей удовольствие. Понедельники часто казались Карен слишком тягомотными, клиентов в этот день было меньше обычного. Она с драматическими преувеличениями описывала мне муки, порожденные необходимостью торчать за своим столом на манер часового, наблюдая за одиноким, забредшим в магазин извращенцем, вполне способным засунуть себе в штаны свежий номер «Брызжущих молоком мамочек», — и клевать каждые две минуты носом.