Мишель Фейбер - Дождь прольется вдруг и другие рассказы

Она-то мне точно нравилась. Было что-то неотразимое в этой умной, не испытывающей нужды в каких-либо прикрасах женщине, рассуждавшей о книжках для детей посреди комнаты, наполненной греховностью самого превратного толка. Под доносящиеся к нам из кинозала вскрики эротических роботов она с нежностью говорила о кротах, мышах и кваклях-бродяклях. Она смеялась хрипловатым смехом курильщицы и казалась мне необычайно красивой.

Как-то вечером, после работы, я, перебирая в памяти подробности одного из наших разговоров, увидел вдруг и в самой Карен словно бы персонажа из детской книжки: эксцентричного, обаятельного и одновременно исполненного внутреннего достоинства. Но мне хотелось большего, и я вдруг решил пригласить ее пообедать. Номер ее телефона у меня имелся, хоть Карен и предупредила, давая его, что разговаривать по телефону не любит. Собственно, она сказала «ненавидит». Был один случай, когда Даррену потребовалось выяснить что-то, о чем только Карен и могла ему рассказать, и я предложил позвонить ей, а он улыбнулся и покачал головой, словно говоря: «Ну, уж да, не такой я дурак».

Но я все-таки позвонил. Возможно, сказалась моя натура рекламщика: я просто не мог поверить, что существуют люди, переубедить которых решительно невозможно. А может быть, я увлекся ею сильнее, чем думал.

Я набрал номер, она сняла трубку.

— Привет, это Майк, — сказал я.

— Кто?

— Майк.

— Кто? Говорите громче, здесь очень шумно.

— Это Майк! — заорал я. — С работы!

— А. Привет.

Тон был недовольный, как будто я разбудил ее среди ночи или влез со своим звонком за пять секунд до оргазма. (Интересно, почему мне вдруг пришло это в голову? В «Туннеле любви» я о таких вещах не думал никогда. )

— Послушай, мы так хорошо поговорили с тобой сегодня. Лучший разговор, какой у меня был за многие годы. Мне жуть как не хотелось его прерывать. Да и сейчас не хочется.

Я мог продолжать в этом духе и дальше, однако примолк, надеясь, что Карен сама нарушит неловкое молчание, пригласив меня к себе.

— Ладно, — сказала она, — и что, по-твоему, я могу тут поделать? Что бы ты ни хотел, оно же может подождать до следующей нашей встречи?

— Ну, просто я сейчас думал о тебе — я хочу сказать, вот сейчас.

— И замечательно. Очень интересно. Ты загляни ко мне на работе, и мы обо всем потолкуем, ладно?

И она повесила трубку.

На следующий день я не смог принудить себя заговорить с ней о случившемся, мы просто поболтали о том, о сем — дружелюбно и даже шутливо, чем я и удовлетворился. Карен по-прежнему казалась мне привлекательной, но теперь я постоянно напоминал себе, что человек она не из самых простых. И еще — что всего лишь встречаться с ней взглядом — этого мало. Подобно персонажу из книг Льюиса Кэрролла об Алисе, она вовсе не была расположена вести себя так, как ожидаю я, а значит, мне оставалось только строить догадки на ее счет. И все же, чтобы очаровать меня, ей довольно было всего лишь показать в улыбке удивительные зубы или пожать плечами, привлекая мое внимание к их полным изящества очертаниям.

Сколь ни приятными представлялись мне наши беседы, спорить с Карен я не решался. Все ее доводы выглядели либо неодолимо логичными, либо прочувствованными так основательно, что оспаривать их было попросту опасно, — некоторые же обладали двумя этими качествами сразу. Собственно, я уже начинал понимать, что, по-видимому, не раз обижал Карен, ибо она имела обыкновение просто уходить от меня, когда разговор заходил дальше, чем ей того хотелось. При этом все, что я успевал добавить ей вслед, игнорировалось, словно и не услышанное.

А в каких-то иных отношениях с ней было необычайно легко, и вела она себя очень покладисто. Если я сообщал ей, что хочу сегодня заглянуть в китайский ресторанчик, она, отложив то, чем занималась в эту минуту, отвечала: «Годится». Если на полпути к ресторанчику я передумывал и говорил, что лучше, пожалуй, зайти в итальянский, Карен пожимала плечами и произносила: «Я не против». А если итальянский ресторанчик оказывался закрытым и времени, которое у нас оставалось, хватало только на то, чтобы проглотить в закусочной по застарелому пончику, Карен, усмехнувшись, говорила: «Ну и ладно». Производя впечатление человека, который относится ко всему и вся с цинизмом, она, похоже, не испытывала ни малейшей потребности кого-то в чем-то винить. Даже книжным магазином «Туннеля любви» она управляла с терпимостью владельца свиноводческой фермы, который терпеть не может свиней. Покупатели, сбитые с толку сотнями выставленных в витрине журналов, запечатанных в целлофан, из-за чего заглянуть в них никакой возможности не было, спрашивали у нее, почему один стоит 11,95 доллара, а другой 24,95. «Качество цвета», — отвечала Карен, или: «У тех лучше бумага». Принимая же деньги, она неизменно говорила: «Спасибо» или даже: «Приятного вам дня».

Как-то раз я оказался рядом с ней, когда она продала гротескно толстому мужчине несколько монголоидного обличил журнал, украшенный броской надписью: «ТОЛСТЫЕ ЧЕРНЫЕ ДЕВКИ ПРОСТО УМОЛЯЮТ ОБ ЭТОМ».

— Это могло бы лечь в основу нового стандарта политически некорректных сделок, — пошутил я, когда он отошел.

Карен пожала плечами.

— Он же никого насиловать не собирается, — сказала она. — Скорее всего, работает грузчиком в каком-нибудь супермаркете. Году в девяносто втором почти уж решился обнять женщину, да смелости не хватило. А кассирши так и вовсе им помыкают.

— И все-таки… — начал я.

— Послушай, — предостерегающим тоном произнесла Карен, — когда я работала в магазине феминистской литературы, я однажды продала книгу под названием «Жизнь в новом и чистом веке» женщине, у которой были подбиты оба глаза, да так, что она походила на панду. В книге рассказывалось о тонких артистических натурах, о том, как эти люди живут коммунами по семь-одиннадцать человек в сельской, приблизительно, местности, как заботятся друг о друге и по очереди исполняют все необходимые домашние дела. Разумеется, я хорошо понимала, что купившая эту книгу женщина, скорее всего, обитает в заложенной-перезаложенной трущобной конуре с грубияном мужем и сынком, который допекает ее просьбами купить видеоигру про коммандос. Решительно никакого вероятия, что эта книга сможет хоть как-то изменить ее жизнь, не было. Она просто-напросто… дрочила бы над ее страницами, только и всего. Так вот, если уж волноваться по поводу «политической некорректности», мне следовало приступить к этому занятию еще тогда.

Смелые слова, острые мысли, и, однако ж, что-то во всем этом не сходилось. Я видел, что временами работа все-таки достает Карен, и под конец дня, вынимая из кассы выручку, она ощущает себя выжатой почти досуха, сохранившей только одну способность — всплакнуть.