Владимир Корнилов - Демобилизация

Правда, девушка была очень хороша. Впрочем, это-то и раздражало, а ему с ней еще после автобуса предстояло ехать шесть остановок в метро.

— Реферат — туфта, — повторил. — На жизнь не похоже. В жизни дерьма ого-го! А у меня в реферате детская арифметика.

Инга, прижимаясь плечом к стеклу, из-под алого вязаного башлыка глядела на чудного офицера. Что-то в нем было детское, капризное, надутое, как в неловком, некрасивом ребенке. Хотелось потрепать по ушанке, успокоить. Говорил он сбивчиво, трудно было его понять и трудно было поверить, что толковый в общем, любопытный по мысли и свободный по языку реферат написан этим самым чудаком.

— Ваша остановка, — пробурчала кондукторша. Автобус остановился, дверь сжалась и отворилась. — Всё ла-ла… Спешить дармоедам некуда…

Курчев хотел огрызнуться, но взглянув на спутницу, устыдился своей горячности и впервые улыбнулся.

— А вы о чем пишете? — спросил, когда выпрыгнул из автобуса.

— Английский роман прошлого века. Теккерей, — отпарировала насмешливо и звонко. Чувствовалось, что ее довольно часто об этом спрашивают и ответ и интонация у нее отрепетированы. — Подальше от дерьма, как вы говорите, повернула к нему голову.

— Такси! — крикнул он и поднял руку. Мимо проезжала «Победа» с зеленым глазом.

— Бросьте! — схватила его руку аспирантка. — Вот же метро.

Шофер не остановился.

— Вы оказывается бретер?

— Бретёр, — поправил Курчев, не понимая, что она сказала на английский манер. — Я спешу.

— Метро всего быстрее, — ответила Инга. — Я каждый день сюда езжу.

— Ах, да! Третий научный… Нашего брата туда не пускают…

— А вы напишите другой реферат и пустят…

Они спускались по мокрой гранитной лестнице. Девушка весело помахивала рукой в варежке. Видимо, что-то про себя напевала.

— Нет, — сказал Курчев, — с меня хватит! Тьфу, чёрт… Опоздал! — скривился он, взглянув на часы над кассой. — Опоздал, — повторил, сверяясь со своими.

— Не надо. У меня есть, — сказала девушка, протягивая билетную книжечку контролеру.

— Вам сейчас на работу? На вашу работу? — поправилась она.

— Да нет… К мачехе. А они рано ложатся. Времени было четверть двенадцатого.

— Я бы на вашем месте все-таки поступала, — повторила девушка. — Или вы делаете удачную карьеру?

— Карьеру? На карьере у меня кирпич. Выше капитана никак не прыгнешь. Да еще трибунал корячится, — прихвастнул, преувеличивая неприятности. — Вот мачехе письмо вез, чтобы в Кутафью башню отнесла. Прошение на имя Маленкова. Теперь по почте посылать придется… В общем, неинтересно… оборвал себя, потому что получалось жалостливо, а какое дело чужому человеку до твоих несчастий?

— Большие неприятности? — помолчав, спросила девушка уже на перроне. Разговор сам собой завязался и не продолжать его было невежливо.

— Да так… В общем, я решил когти рвать — демобилизовываться…

— Вот и поступайте в аспирантуру…

— Нет. Для них писать — себе дороже… Если б еще про девятнадцатый век, я, может, и подумал, но меня сегодняшнее интересует. Ненавижу историю.

— С сегодняшним сложнее, — согласилась аспирантка. — Даже с меня требуют. Просто не знаю, как выкручиваться.

Подошел поезд. Они вошли и стали у противоположных дверей.

— Спасибо, ваш брат обещал написать самые идейные страницы, — не позволила Инга затухнуть разговору.

— Он умеет, — вздохнул Курчев, не желая ругать Алешку. Хвалить же доцента было не за что.

— Да, это неприятная работа, — согласилась аспирантка. — Но у него как-то получается.

— Вранье, как ни переворачивай, все равно вранье.

— Не вранье, а общие места. Их очень трудно излагать так, чтобы звучало не стерто. Нужно все время использовать цитаты, а это унизительно.

— Да, унижения вагон. От вранья и унижение.

— Нет, не от вранья, а от скованности. От обязательной дани. Это не одно и то же. Я чуть не ревела, когда начала писать основополагающую главу. Слова выходят какие-то нечеловеческие…

— Точно, — улыбнулся Курчев. — Но есть мастаки. Я на гауптвахте видел одного такого. В позапрошлом году я сидел по одной глупости на гарнизонной губе под Питером. И вдруг повсюду выключили свет. А в этот день как раз печатали газету, дивизионку. И меня, как самого грамотного, послали крутить в редакции ручку печатной машины.

В редакции двери настежь — лето. Я ручку кручу, а в кабине пропагандист из Ленинграда инструктаж толкает. Как, мол, надо писать передовицы и вообще все статьи. «Я, говорит, товарищи, уже двенадцать лет поступаю так. Я покупаю тетрадки, очень удобные, портативные, вот такие, в переплетах. У меня их уже больше двадцати набралось. Вам тоже советую не пожалеть денег и купить несколько штук. И вот в эти тетрадки я заношу всякие удачные выражения, как например: «твердыня мира», «бастион социализма», «оруженосцы американо-английского империализма», «пропагандистская машина» и другие». Он их насчитал штук сто. Я всех не упомнил, — хитро улыбнулся Курчев, потому что все примеры были взяты из статьи доцента. — В общем, у него был полный набор с прицепом. «Так вот, говорит, — товарищи, я все это записываю в тетрадку. И вот, скажем, мне поручают написать доклад или статью для окружной газеты. Я по-военному отвечаю «слушаюсь» и сажусь писать. И пишу, — сначала черновики. Пишу своими словами. А когда первая часть работы окончена, я вынимаю свои тетрадки и смотрю, какие слова можно заменить на научные красивые словосочетания. Вот для чего нужны, товарищи, тетрадки.»

— Шутите? — засмеялась аспирантка.

— Ей-Богу, нет.

— И считаете, что у вашего брата тоже такие тетрадки заведены.

— А ему зачем?.. — снова вовремя удержался Борис. А хотелось ему сказать, что у Алешки и без тетрадей голова набита дребеденью.

— Всё равно спасибо Алексею Васильевичу, — сказала аспирантка. — Если, конечно, напишет, а не подведет…

— Не подведет. — Курчев поглядел на ручные часы и снова нахмурился. Аспирантке стало неловко, словно это она его задержала у Сеничкиных и вот сейчас останавливала поезд на всех подземных станциях.

— Совсем опоздали? Вам, наверно, стоило попросить Сеничкиных… Или в башне большая очередь?

— Да нет. Там никого. В окошечко сунуть и все. Ни расписки, ничего… Это напротив, в Президиуме, у Ворошилова очередь. А тут, как в почтовый ящик. Сунуть и все… А, плевать! — вздохнул, так как не умел долго расстраиваться. — Наклею марку и пошлю.

— Хотите, я отнесу? — вдруг спросила аспирантка.

— Вы всерьез? — обрадовался он. — Да нет… Неудобно.

— Отчего же? Я каждый день бываю напротив.

— Ах да, третий научный!..

— Он самый, — улыбнулась девушка. — Давайте письмо.

— Ловлю на слове, — осмелел лейтенант и, приоткрыв чемодан, достал конверт.