Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

Александр Шпагин. Религия войны. Субъективные заметки о богоискательстве в военном кинематографе. — “Искусство кино”, 2005, № 5, 6 .

“Уж так сложилось, что военный миф в советском социокультурном пространстве существовал как миф глубоко онтологический и отчасти как замена религии, веры, замена постепенно рушащегося мифа Гражданской войны как мифа о созидании нового мира…”

Составитель Андрей Василевский.

“Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”,

“Отечественные записки”

Татьяна Бек. На прощание. Стихи. Публикация Екатерины Орловой. — “Знамя”, 2005, № 9 .

Приведу целиком одно ее стихотворение:

Состоялась и заматерела

Жизнь моя, смирившая озноб.

А сегодня я пересмотрела

Собственные клетки в микроскоп.

Значит, так. Споткнулась на изъяне.

Предпочла не заповедь, а муть.

“Господи, какое наказанье —

Видеть крен, оглядывая путь,

Искаженный зло и непокорно…

Или все же это Божья власть,

Чтобы мерли бабушкины зерна,

Самая существенная часть,

А чужие жглись и прорастали

Бешено, и властно, и вразнос?”

…Этот риторический вопрос

Закавычу, вымарав детали.

И достойно (я ж не травести)

Обживу последнюю площадку.

Поздно перекраивать пути.

Поздно переписывать тетрадку.

В редакционной сноске приводят выразительные (глядя из сегодняшнего дня, конечно) названия знаменских подборок стихов Т. Бек и резюмируют: “Грустно комментировать ее предчувствование собственной судьбы, но названия — упрямая вещь”.

Правда, я не до конца понял, в каком же смысле “упрямая”.

В этой же книжке журнала — стихи поэтов, “входивших в круг общения Татьяны Бек” — Максима Амелина, Ирины Ермаковой и Ирины Васильковой, а также воспоминания литинститутских воспитанников: Григория Сахарова, Данилы Файзова, Евгения Лесина, Петра Виноградова и Ивана Волкова. “С присущей ей интеллигентностью и тонким пониманием как поэзии, литературы, так и жизни вообще она вечно стремилась найти в наших работах тот главный стержень, который бы помогал работать дальше. И в жизни, защищая и отстаивая чьи-то интересы, она была такой же — поддерживающей, спасающей. А неизменный юмор, с которым она относилась ко всему, всегда вселял уверенность и спокойствие. В ее мудром понимании жизни и любви к окружающему все искали поддержку. И я уверен, что она и сейчас продолжает переживать за своих учеников, за то, что называется порядочным отношением к жизни, за все, что связывает нас в этом мире, — светлое и настоящее. Храни ее Господь” (Петр Виноградов).

Александр Бенуа. <���О Блоке>. Из дневниковых записей августа 1921 г. Публикация, вступительная заметка, примечания И. И. Выдрина. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 8 .

Хотя тут и пишут, что вести “такие” дневники в те дни “было поистине актом гражданского мужества”, — перед нами записи не то пристрастно-равнодушного брюзги, не то старой бабы-сплетницы. Тем не менее и наблюдательность, и адекватность интуиции, и какая-то непонятная мне “трезвость”, которую легко можно перепутать с цинизмом, — присутствуют.

“ 6 августа . Арестован Гумилев, и в его комнате в Доме искусств — засада, в которую уже угодил Лозинский и еще кто-то неизвестный. Говорят, что он обвиняется в принадлежности к какой-то военной организации. С этого дурака стало!”

Пропустив интересные соображения о личности и поэзии Блока — к его похоронам: “…Как то всегда бывает, кроме страдальцев, несших гроб, убитой горем вдовы и еще нескольких лиц <���…> никому по пути следования, как кажется, не было дела до того, кого провожают до места вечного успокоения, а все лишь промеж себя болтали и устраивали свои делишки. Так и я успел перемолвиться с Монаховым, с Петровым (Бродский считает, что если „Тартюф” и назначен, то едва ли пойдет) и представить последнему Гаккеля, побеседовать с Яковом Капланом, с Верховским, с Шурочкой и с Роммом, пожать руку Изгоеву, посидеть в пролетке с Добычиной и т. д. <���…> Пройдя один по кладбищу, я наслаждался игрой солнца в листве, на стволах и на памятниках. Прав Либерих, считая, что зелень на солнце трепещет черно-серым. И, постояв в церкви, я почувствовал, что устал, и с радостью воспользовался приглашением Кунина доставить меня домой на его лошади”.

Какой же кошмарной “рифмой” к этим записям — дневниковое “самоубийственное” отчаяние Чуковского, когда он пишет (ехал, кстати, тоже на линейке), что все вокруг него как будто “говорило”: “А Блока нету. И не надо Блока. Мне и без Блока отлично. Я и знать не хочу, что за Блок”.

Олег Дарк. Елена Шварц. Трость скорописца. — “Знамя”, 2005, № 9.

Рецензия на последнюю по времени выхода книгу Е. Ш.

“„Дикопись последнего времени” (2001) Елены Шварц и ее новая книга теперь в моем сознании вместе. „Дикопись” и „скоропись” и обозначают близкое: неприрученное, летящее, неуправляемое (собой управляемое) письмо. Летописуют сидя, дикописуют — беспокойно бродя. Сам шаг, стремление тела — письмо. Не перо — трость орудие. Не бумага, а земля и небо — несущие поверхности. Письмо на берегу, на корабле, на камнях фонтанов. <���…> Очень точный вечерне-небесный пейзаж превращается в действо через боль: в два пейзажа (рыба в воздухе и воде), две взаимоотражающиеся одновременные зари, затем стихотворение переводит пространственные отношения во временные, последовательные. Так и производит свое верчение. „Мучают в пруду” — конец движения сверху вниз (гигантская лопасть) и начало подъема.

Но ось этого кружения — смерть, раскинувшаяся у фонтана, в чуть смещенном центре стихотворения. Она-то и глядит вверх-вниз, следит. Этот нарушенный центр отчего-то особенно болезненно поражает чувства. (Нарушенное равновесие, склонившаяся мельница.) Смерть, очень по-домашнему, с сочувствием изображенная, то усталая, то рассеянная, и становится всегда у Елены Шварц условием и свидетелем кружения. Кружение-вращение-переворот возникает всякий раз в ее присутствии и в ее взгляде ”.

См. также: Дарк Олег . Танец молнии — “Новый мир”, 2004, № 10.