Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2007)

В одном из писем конца двадцатых годов20 Горький писал, что А. И. Цветаева не знает другой действительности, кроме себя самой, и к ее рассказам об этой действительности следует относиться с большой осторожностью. Алексей Максимович, как явствует из вышесказанного, был раздражен ею и Зубакиным, который во время встреч с ним в Сорренто ошеломил его «глубочайшим и неизлечимым невежеством»21 (это резко противоречит мнению таких разных людей, как патриарх Тихон, Б. Пастернак, С. Эйзенштейн22, удивлявшихся в те жедвадцатые годы поразительной эрудиции Зубакина). Теперь, когда открылись архивы, эта переменчивость Горького уже перестала удивлять.Выскажу предположение, что А. И. не создала двух разных Горьких — в печатных мемуарах и в своих устных рассказах. В «Воспоминаниях» она блистательно изобразила этого всемирно знаменитого писателя, каким увидела его во время общения в Италии. Затем Горький открылся ей своими другими чертами, которые она не сочла возможным описать, да и едва ли можно было рассчитывать на такую публикацию. Во всяком случае, о своих встречах с А. М. Анастасия Ивановна охотно рассказывала, и, кажется, не только нам.

Поступление денег М. И. Цветаевой через Бориса Пастернака так и не было налажено. Поэт просил Горького вообще отказаться от материальной помощи М. И., беря ее всецело на себя23.Он понимал, что такая помощь семье бывшего белогвардейца тягостна для А. М., не хотевшего порывать отношения с советскими властями. «В результате, — замечала А. И., не знавшая, видимо, об однократной присылке денег Леонидом Осиповичем, — Марина не получила ни рубля». И рассказывала, как в 1928 году (то есть через год после их встречи) М. И. жаловалась: «Мои дети фарфоровые <���от голода>. Мяса не видим совершенно, лишены возможности покупать даже конину. Сейчас иду варить огурцы». А. И. в этом винила себя: «Что Марина голодала — МОЯ ВИНА. Моя нелепая гордость родную сестру ввергла в пучину. Почему я не пошла к Борису и не потребовала объяснить мне это положение. Я прекраснодушием своим подлила масла в огонь. Марина голодала с 1927 по 1937 год. Я считаю себя виноватой в этом. Я должна была допрашивать Бориса: сколько Вы получаете?.. — так как Борис — это „облако в штанах”».

Итак, Борис Леонидович оказался атакованным с двух сторон. Не выясняя причины отсутствия денежной помощи сестре, А. И. между тем требовала от поэта разъяснения путаницы с горьковской оценкой его поэмы. Пастернак здесь брал удар на себя, убеждая Горького в одном из писем, что повод для его гнева он сам, а Анастасию Ивановну не стоит столь строго судить за не­осторожную передачу первоначального мнения Алексея Максимовича о «Девятьсот пятом годе»24. Вообще, несмотря наслучившееся, дружеские отношения А. И. Цветаевой с Пастернаком, посвятившим ей свою поэму «Высокая болезнь»25, продолжались до конца его жизни. Согласно хранителям ее архива Г. Я. Никитиной и Г. К. Васильеву26,онапоследние годы работала над воспоминаниями о Б. Л., которые остались, по-видимому, незавершенными.

С Горьким также переписывался сын А. И. Цветаевой Андрей, который послал в Италию вышитый им цветными шелковыми нитками коврик «Бабушка и волк» (по мотивам горьковского «Детства»). А. М. спросил, что ему прислать. Андрей ответил, что ничего ему не надо, кроме книг. Горький тогда прислал «Детство» со своим автографом. Андрей, видимо, книгу хранил до своего ареста в 1937 году, когда все было конфисковано, в том числе семнадцать неопубликованных произведений А. И., включая ее мемуары о Горьком и его письмо к ней. Рукописи А. И. гибли и позже. Так, Г. Пухальская приводит в своей книге «Встречи с А. И. Цветаевой» следующие слова А. И.: «<���…> рукопись „Amor” дважды гибла. Один раз сгорела. Второй — была украдена вместе с вещами в сундучке. И только память помогла мне написать всё сначала»27.

Интересно, что Горький не встречался с А. И., когда вернулся в Россию, но сын ее беседовал с ним больше часа, отвозя ему на прочтение рукопись книги Анастасии Ивановны о нем. Публикация в «Новом мире» (1930, № 8 — 9, под девичьей фамилией матери А. И. — Мейн) отрывка из этой вещи возникла в порядке некоей благодарности Горькому за его помощь Зубакину, арестованному в 1929 году. Весть об аресте Андрей принес матери в Музей изящных искусств, где она тогда работала. Жена Зубакина пошла к Горькому, он стал хлопотать28. Однако впоследствии Горький не вступился за него. А. И. сама ездила к знаменитым деятелям искусства, собирая их подписи в защиту Зубакина. Подписали Цявловский, Москвин, Качалов; но это не помогло, и Бориса Михайловича первым из арестованных отправили в ссылку. Эту историю А. И. рассказала мне в ноябре 1983 года, завершив так телефонный разговор, во время которого ее просили вступиться за кого-то, гонимого в ходе наступления на диссидентов в правление Андропова. Она сказала, что просить ни за кого не будет, памятуя печальный опыт хлопот за Зубакина. Помню, меня поразили ее слова о Горьком: «Ну что же, что он ко мне плохо относился; это еще не значит, что он плохой человек». В этих словах, видимо, обида и за Зубакина, и за несправедливые слова Алексея Максимовича о ней в его письмах. «А в чем гениальность Бориса Михайловича?» — спросил я Анастасию Ивановну, услышав ее восхищенный рассказ об этом человеке (археологе, скульпторе, художнике, мистике-эзотерике, превосходном поэте-импровизаторе). «Во всем вместе», — ответила она. Интересно, что и Горький гениальность Зубакина объяснял «всем тонусом», «всею „структурой”» его души29. Кстати, многие называли Б. М. гением, на что он неизменно реагировал так: «Честное слово, я не гений»30.

Следует сказать, что Зубакин был основателем и руководителем Москов­ской ложи розенкрейцеров, в среднюю степень которой А. И. была посвящена. Она также являлась секретарем Зубакина. Именно по делу розенкрейцеров ее арестовали в 1937 году и приговорили к 10 годам ИТЛ. «Следователи упорно добивались признаний подследственными того, что они входили в контрреволюционную, антисоветскую, фашистскую организацию». От Цветаевой и ее двух подельниц (одна из них — бывшая жена Зубакина, другая подруга А. И. — Н. А. Мещерская) «нужных признаний добиться не удалось»31.

Рискованные шутки Зубакина о том, что он якобы работает совместно с А. И. в ГПУ, вернулись к нему бумерангом лжи о его мнимом сотрудничестве с чекистами. Об этом приходится упомянуть, так как уже после смерти А. И. сообщалось, что она будто бы была агентом НКВД32. Как удалось позже установить, это мнение было совершенно необоснованным33.

Чтобы не давать повода чекистам, Анастасия Ивановна нарочно ограничила круг своего общения в Италии: была только у Горького. Вернувшись в Москву, ходила лишь на работу и ни к кому из знакомых. Все равно через четыре месяца после ее возвращения (то есть незадолго до первого приезда в СССР Алексея Максимовича) ее вызвали в органы и допрашивали пять часов. «Это необычайно долго, — говорила она про четырехмесячный срок, — обычно вызывают через два месяца». Спрашивали и о Горьком. Она подробно рассказывала о своих беседах с ним, не утаивая, в частности, и того, что является верующей. При аресте в 1937 году34 она случайно узнала, что ее осво­бодили после предыдущего ареста (в 1933 году) благодаря А. М.; следовательей сказал: «Ну, теперь Горького нет, никто вам не поможет». Как-то я слышал от нее: «Я подсчитала, что сидела в тюрьмах (не учитывая пребывания в лагерях. — М. С. ) в четыре с половиной раза дольше Горького: 64 дня35 в 1933 году, 5 месяцев в 1937 — 1938-м году, 4,5 месяца в 1949 году, причем просидела несмотря на то, что политикой не занималась, а ведь он боролся с царизмом. За этот срок можно было родить еще одного ребенка», — неожиданно заключила она.