Иосиф Гольман - Хранитель Реки

И все же погони не жду. Они не знают про машину. Просто неприятно и неспокойно.

– Смотри, какая красота! – улыбается моя жена.

Теперь так буду ее про себя называть. В лучах заходящего солнца сверкают бесчисленные купола церквей. Здесь их очень много – и отдельно построенных, и в монастырских ансамблях.

– Хочешь, покажу тебе город?

Ленка благодарно улыбается.

Я был здесь на практике, знаю город хорошо, а торопиться нам, по большому счету, некуда.

И еще: я буквально физически ощущаю спавшую с меня каменную глыбу.

Место:юго-восточное Средиземноморье.

Время:три тысячелетия до точки отсчета.

Он появился из предрассветной мглы, как будто и в самом деле созданный из ночного воздуха: легкий, тонкий, почти бесплотный. Даже его козочка, ни на шаг не отходящая от своего хозяина и характером более похожая на собаку, и та была весомее, физичнее, что ли. И шерсть белая, довольно длинная и густая. И маленькие, однако вполне осязаемые острые рожки, венчающие тонкую морду.

Нет, коза была вполне похожа на козу, разве что малость тщедушная.

А вот мальчик точно не был похож на обычного мальчика.

И дело не только в том, что он не бегал, не кричал и не кидал камни – тихие мальчики хоть нечасто, но и в те времена попадались. И не в том, что говорил он мало и неохотно (и никогда – пока его о чем-то не спрашивали), малословных в то время тоже было немало.

А в том, что глаза у него были точно нездешние.

Это было сразу заметно.

Глаза здешних тут же выказывали быстрый поиск явной и немедленной выгоды. Или хотя бы живой интерес к тому, что они видели.

Но только не в случае пришедшего с востока мальчика.

Казалось, его глазам не столь уж и важно, на что смотреть. И еще казалось, что смотрят они не наружу, а внутрь.

Но все это стало ясно потом, когда к мальчику стали присматриваться.

Пока что больше смотрели на козу. Ее красивая белая шерсть была заметно длиннее, чем у местных животных. Кроме того, местные козы привыкли дочиста «обкашивать» крутые горные неудобья, но их практически никогда не использовали в качестве вьючных животных. А эта без видимого напряжения тащила на острой спине довольно большую, сшитую из непромокаемой верблюжьей кожи суму мальчика. Сума была из двух отделений, со швом посередине – очень удобно для размещения на спине такого мелкого животного, как коза. Однако местные прежде никогда не видали переметных сум, пошитых не для лошади или верблюда.

Итак, мальчик появился из предрассветного воздуха. Он шел босиком по пыльной дороге. И шел бы, наверное, еще долго, если бы его не окликнула молодая девчонка. Наверное, даже моложе, чем путник с козой.

Девчонка была беднее некуда, если так можно говорить о рабынях. Впрочем, еда у нее имелась – Игемон неплохо кормил своих рабов. По крайней мере, тех, от кого имел или ожидал какую-то выгоду.

Десять или двенадцать таких рабов под присмотром одного вооруженного вольного (а куда больше, отсюда бежать – себе дороже, сгинешь в горах) трудились на крохотном террасном участке, отвоеванном у крутого склона, в поте лица добывая хлеб своему господину, а юная рабыня готовила им еду.

Скоро будет перерыв, рабы перекусят – и снова в поле. Чтобы к полудню, до убивающей все живое жары, окончательно его покинуть и уйти в город – Игемон, как уже говорилось, относился к своей движимой собственности рачительно.

– Эй, парень! – крикнула девчонка. – Куда ты так спешишь? Давай поворачивай со своей козой к нам!

Мальчик замедлил шаг, как будто осмысливая направленное ему послание, после чего пошел еще медленнее и наконец остановился.

Девчонка расхохоталась звонким, почти детским смехом: вот забавный! Наверняка голодный, а раздумывает над приглашением к завтраку, как городской правитель над объявлением войны или мира.

Мальчик в ответ тоже улыбнулся и пошел, как сказали бы через пару-тройку тысячелетий, к полевому стану. Коза как привязанная – хотя никаких веревок не имелось – свернула за ним.

Вольный охранник все видел и слышал, однако подобные мелкие нарушения устава караульной службы не мешали ему в работе, а кроме того, по такой жаре было лень вмешиваться.

Еды на всех хватит. Да и козье молоко для разнообразия тоже было нелишним.

Тем временем к месту трапезы подошли остальные рабы.

– Откуда путь держишь? – поинтересовались они у гостя.

– Из Маалена, – ответил мальчик.

Рабы сочувственно притихли. Маален – не очень хорошее место по нынешним временам. Несколько месяцев назад его захватили войска Кеоркса. Вряд ли там осталось что-то нетронутое, неизнасилованное, необезображенное. А может, и не сочувственным было затишье: подобные гуманистические представления еще не очень приживались в окружающем мире. Просто каждый вспомнил свою судьбу и нашел в ней моменты, общие с судьбой мальчишки. Правда, мальчик пока свободен. Но надолго ли сохранится его свобода?

Надсмотрщик тоже задумался.

Кеоркс – злейший враг и его Города. Два столетия назад роли были иными: многие предки Кеоркса были жестоко убиты вошедшими в Иридарх воинами Города. И вот теперь он стремится отомстить за позор прошедших веков, шаг за шагом выдавливая Город из сферы общих интересов.

Пятнадцать лет назад Иридарх перестал платить дань Городу, хотя к тому времени эта дань была чисто символической – три верблюдицы. Дариан на совете требовал войны, немедленной войны. Совет, подбиваемый Игемоном, соправителем, решил иначе: не платит, ну и не надо, три верблюдицы войны не стоят. Хотя в глубине души многие соглашались с Дарианом: змею надо давить, пока она маленькая.

А теперь вот смирились с захватом Маалена.

И правителей можно понять. Маален не столь ценен для Города: удален от моря, довольно беден, неудобен для обороны, в то время как война со все набиравшем силу войском Кеоркса теперь была бы действительно ужасна. Лицо тоже сохранялось: по неписаному уговору (Кеоркс нарушил его впервые за всю хранимую в памяти историю) Маален никогда никому не принадлежал, поскольку слишком многим нужны были хранимые там знания.

Но об этом – чуть позже. Сначала следует упомянуть, что Дариан и в этот раз снова требовал войны. Он не считал Маален городом, не представлявшим интереса. И снова с ним многие были согласны. Однако опять – молча. Хотя соображения Дариана были очевидны. Он утверждал, что волк, почуяв вкус крови, не остановится никогда. Речь идет уже не о голоде, а о жажде власти. Или жажде убийств, что часто одно и то же.

Маален же, по мнению Дариана, бросать на произвол судьбы было никак нельзя.

Да, там никогда не водилось много золота. Но зато там было Хранилище Знаний. Сколько оно существовало – не знал никто, даже его Главный Хранитель, возможно, столько, сколько существовал Маален. Все человеческие умения, все знания, все, доподлинные и не очень, факты – короче, всё, что доходило до местных мудрецов, – навсегда «консервировалось» придуманными тысячелетия назад знаками. Сначала на глиняных табличках, теперь, все чаще, – на удивительном волокнистом материале, который привозили купцы с севера Африки. И это не было напрасным трудом, как язвили многие.