Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

Кстати, доктор Моориц, сейчас я вижу тот вечер и ту ночь — сон в счет не идет — совсем в ином свете, и гордиться мне нечем. Не сочтите меня за фантазера, да и ярым ревнивцем я никогда не был. Я так же глух к ревности, как к национальному вопросу. Но я могу заверить вас, что дражайшая Стелла проявила в тот вечер бурную страстность по одной лишь причине — весьма деликатного, пикантного и трудно вообразимого свойства: решила изменить Лембиту со мной ! Это был сладостно-греховный экстаз адюльтера (в законном браке она с Лембитом еще не состояла), взвинтивший ее в ту ночь…

Я слишком хорошо знаю Стеллу и могу наши интимные отношения разделить строго на два типа: иногда, вернее в большинстве случаев, она отдавалась как всякая любящая жена, ну, я бы сказал образно, заимствуя из великолепного «Декамерона»: поставив паруса, мы на собственной яхте под солнечным, безоблачным небом плавно и нежно брали курс к берегам любви; а в тех случаях, когда Стелла возвращалась с какого-нибудь, деликатно говоря, археологического или фольклорно-этнографического мероприятия, она превращалась в пирата, в кровавого предводителя разбойничьего судна. Эта картина и сейчас вызывает у меня усмешку, по-видимому, у вас тоже, но так оно и было.

Я не больно верю в астрологию, но все же следует упомянуть, что Стелла родилась под знаком Близнецов. А уроженцам этого созвездия предсказывают постоянные колебания между двумя началами, одним словом, дуализм. Якобы это в их природе. И Стелла обычно воевала на два, всегда весьма различных фронта. Ведь английская филология и панэстонизм достаточно полярны. В общении со мной она была рационалисткой, а до этого (о чем я узнал позже) чуть ли не религиозным адептом. Насколько я понимаю, мы — я и Лембит — полярные, совершенно различные, буквально антагонистические типы. Ей приходилось метаться между нами. Могу дать голову на отсечение, что после той ночи, вызванной моим анализом запахов соперника, вернее их отсутствием (дабы вернуться к химии, похвалиться и посердить вас, доктор, осмелюсь заметить, что обычно неприятные запахи появляются при разложении белков — гидролизе, декарбоксилировании, деметилировании, автоокислении жиров и так далее, а среди производных вполне могут быть ранее упоминавшиеся кадаверин и путрецин, а также непременная альфа-кетомасляная кислота…), после той святотатственной ночи в душе Стеллы наверняка возникло желание искупить вину и очередное шараханье бросило ее в объятия Лембита. И вполне возможно, что они обсуждали шкалу моих запахов. Хотя я не очень уверен, поскольку Лембит Нооркууск — стерильная душа, борец за идею и человека, болезненно воспринимающий историю своей страны, может быть, к нему следует подходить с иной гигиенической меркой. Кто знает.

На следующее же утро в Стелле пробудились стыд и жажда очищения, она попросила меня, попросила буквально со слезами на глазах забыть об ушате помоев, вылитых на Лембита. Дескать, она очень-очень скверная женщина и ее следует поколотить.

Итак, когда я наутро принялся было снова подтрунивать над Лембитом и сказал, что он взирал на моих классиков как блюститель морали («Эта книга ущербная, а эту вам рано читать — может кровь взбурлить…»), Стелла меня не поддержала. Она даже смеяться не стала, хотя случилось нечто такое, отчего Лембит окончательно упал в моих глазах. Когда я по какому-то странному наитию заглянул в старую «Эстонскую энциклопедию», изданную в тридцатых годах, то чуть не зашелся от смеха. Я прочитал для Стеллы вслух: «Франс Анатоль, французский писатель… Переведен почти на все европейские языки и, пожалуй, переоценен. В последнее время его звезда стала меркнуть».

В статье о Томасе Манне дословно говорилось следующее: «Материалистическое и пессимистическое отношение к жизни снижает достоинство его произведений». Упоминалось и о том, что он эмигрировал из Германии в 1933 году. А о том, что это связано с приходом к власти Гитлера, скромно умалчивалось. А «Эстонская советская энциклопедия», к которой вообще-то у меня немало претензий, в этом, на мой взгляд, весьма важном вопросе, точна.

— Стелла, ты наверняка рассказала ему о моих любимых писателях? — спросил я наобум.

— Ну и что из того? — ответила она задиристо.

— Этот щупленький пастор усердно подготовился к проповеди…

— Ну и что из того?

— Поскольку у бедняжки не было собственного мнения, он преспокойно зазубрил кое-что на память… Нет, это уже слишком …

— Ну и что если зазубрил? Хотя он наверняка ничего не зубрил. Что же странного в том, когда человек пользуется энциклопедией? Сам-то ты что сейчас делаешь? И почему у Лембита не может быть собственного мнения, совпадающего с энциклопедией?

Боже мой, ведь ей не откажешь в логике! До чего иногда трудно спорить с женщиной.

— А вот я посмотрю, чьи же мнения Лембит выдает за свои собственные! — И я нашел в первом томе три фамилии. Три фамилии, заставившие меня примолкнуть.

— Что там? — спросила Стелла. Она подошла ко мне, заглянула через плечо, затем засмеялась холодно и торжествующе: — Магистр А. Анни, приват-доцент А. Орас, писатель Ф. Туглас… Разве они для тебя не авторитет?

Пришлось придержать язык. И все-таки я был разочарован. Выходит, Томаса Манна упрекают в материализме и пессимизме? А звезда Франса померкла… Уже в те годы?

Трое умных людей… Для меня оказалось неожиданностью, что их оценки столь суровы. Что это — серьезное убеждение? Или какие-нибудь комплексы? Или отголоски новой национальной идеологии второй половины тридцатых годов? Мне стало не по себе.

— Вот видишь! — позлорадствовала Стелла. И пошла переодеваться, скрывшись за дверцей шкафа, что случалось с ней редко.

В тот вечер Стелла не вернулась домой. Позвонила днем, сказала, будто уезжает с туристами на экскурсию и переночует в Тарту. Может быть, в самом деле уехала.

Месяца через два ко мне снова пожаловал тов. Л. Нооркууск в неизменном сером костюме. Чрезвычайно неприятно, но он должен сообщить, что решил соединить свою судьбу со Стеллой — духовное родство и так далее… Потом Лембит покраснел как первоклассник: Стелла полагает, что забеременела. От него. Якобы Стелла давно хотела ребенка и именно от Лембита Нооркууска. Дескать, ей нужны чистые эстонские гены, поскольку они и духовность несут, как теперь установлено…

Меня не очень-то поразило известие о том, что Стелла хочет разойтись со мной. Хотя… к чему лукавить — поразило, конечно!.. Впрочем, мне с самого начала казалось, что наш брак не долговечен. Благодаря этому предчувствию я с некоторых пор тоже перестал быть моногамом: на всякий яд следует находить противоядие. Хотя я все-таки, кажется, родился моногамом. Но мне стало тошно, когда я посмотрел на заморыша, в хилом тельце которого будто бы таились особенно чистые эстонские гены. Столь же противно было слышать, что всегда могу рассчитывать на дружбу Лембита Нооркууска…