Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

Роблс, едва завидев своих друзей, понял, что они намерены потребовать объяснений. Отослал подручного и заложил дверь на засов. Сервантес с Педро прошли за ним в заднюю комнату.

– Такой погожий день для честных дел и открытости между ближними, – сказал Педро саркастически.

Роблс поднял брови.

– И в этом ты будешь нашим наставником? – сказал он.

– День достаточно непогожий, – сказал Сервантес Педро и повернулся к Роблсу. – Между друзьями иногда необходимы объяснения. Мы не настолько умны, чтобы прозревать все чужие намерения, и не настолько совершенны сами, чтобы не испытывать подозрений.

– Ты говоришь про сатиру, – сказал Роблс. – Ты хочешь, чтобы я оправдывался, что напечатал ее. И больше всего ты хочешь, чтобы я исправил вред, который она причинила.

– Маг и волшебник! – сказал Педро. – А предсказать, как выпадут кости, ты способен?

– Помочь тебе я не могу, – сказал Роблс.

– В таком случае, – сказал Педро, дав полную волю сарказмам, – нам остается стоять в сторонке и смотреть, как на тебя накинется банда женщин, спалит твою печатню и все твое имущество, продаст твою жену в рабство, а затем растянет твои кишки от одного конца площади до другого, – он радостно закивал, – а я буду продавать билеты.

– Педро, – сказал Сервантес, – это не способ. – Он снова повернулся к Роблсу: – Разреши, я тебя кое о чем расспрошу, и, может быть, мы найдем общую основу.

– Я не против, – сказал Роблс.

– Не подумал ли ты, – сказал Сервантес, – что напечатание этой сатиры в какой-то мере причинит вред тем, кого она высмеивает?

– Я печатаю книги, – сказал Роблс, – а не читаю их.

– Но этот памфлет, – сказал Педро, – который ты столь тщательно не прочел, содержит самые скверные суждения о твоих друзьях и ближних.

– К счастью, – сказал Роблс, – на мои суждения о моих друзьях и ближних этот памфлет нисколько не повлиял. Суждения эти у меня сложились давно и без всякого чтения.

– Но ты должен был прочесть ее, чтобы напечатать, – сказал Сервантес.

– Если бы я, а не другой, служащий у меня, прочел ее, – сказал Роблс, – то лишь как корректор, а не читатель. Только чтобы проверить, например, ровны ли строки или просветы между литерами.

– Но содержание злобно, – сказал Сервантес, – и убеждает читателей верить лжи.

Роблс взглянул на него с ироничным изумлением и сказал:

– Или ты лелеешь иллюзию, будто все книги содержат одну только правду? Возможно, ты говоришь так, потому что печатание книг началось с Библии. Предпосылка, будто все оттиснутое на странице тем самым уже правда, изначально неверна. Я бы сказал, что вероятнее как раз обратное, и чем дальше что-то отстоит от истины, тем раньше ты увидишь это напечатанным на странице. И, не сомневаюсь, ты прекрасно сознаешь эту иронию, Сервантес.

– Ирония в том, что среди такого множества врагов, – сказал Сервантес, – я обнаруживаю друга фальшивой чеканки. Разве ты не знаешь, что мое уважение к тебе составляет приложение к твоей профессии? Не скажешь же ты мне, что раз уж злобно-клеветнические памфлеты в моде, ты обязан печатать их елико возможно больше.

– Вижу, – сказал Роблс, оборачиваясь к Педро, – что наш взаимный знакомый тут сердит на меня за то, что я не обладаю щепетильностью в его духе. Другими словами, он бы хотел, чтобы мы отпускали одинаковые бороды, говорили одними и теми же словами и испустили дух в один и тот же день. Послушай, Сервантес, ты волен иметь меня другом и восхищаться моей профессией. Но это не значит, что ты определяешь мое обхождение с тобой или можешь оценивать его, исходя из своего неудовольствия. Наша дружба – это деловые отношения, и, на мой взгляд, поэтому одна из благороднейших, какие только бывают. Иначе каждому, пожалуй, следовало бы обзавестись одним-единственным другом, которого можно будить в глухие часы ночи в полную луну. А остальные пусть будут деловыми знакомыми. Так лучше всего.

– Ну, умей я писать и запечатлей все сказанное, – вмешался Педро, – этого вполне хватило бы для памфлетика под заглавием «Как отталкивать друзей и наживать врагов. Диатриба, записанная со слов нашего достославного и на редкость богатого печатника Роблса».

– Взгляни на Педро, – сказал Роблс, и глазом не моргнув от инвективы меняльщика. – Он подружился со всеми в этом городе ради своих целей. Всем известно, что за каждой сделкой здесь кроются обмены, подготовленные Педро. Вот человек, которого тебе стоит изучить.

– Но ты с ним в обмен не вступаешь, – сказал Сервантес.

– Потому что я ему не нравлюсь, – сказал Педро.

– «Нравлюсь, не нравлюсь» тут ни при чем, – сказал Роблс. – Дело и ничего больше.

– Ну да, – сказал Педро, – ведь сколько раз я видел, как желток разыскивает белок, а король разыскивает корону. Природа многого и многого – быть нераздельными.

И Сервантес, и Роблс посмотрели на него с недоумением.

– Иными словами, они неразделимы, – сказал Педро. – То есть чистого дела без друзей не бывает, а потому вести дело без «нравится, не нравится» попросту нельзя.

– Педро, ты меня сразил, – сказал Роблс. – Угодил прямо в цель. – Он достал из шкафчика бутылку и стаканы. – Моим чувствам к тебе, – сказал он, держа бутылку, – полагалось оставаться незамечаемыми. Я горжусь своей способностью хранить беспристрастность ко всякому, с кем веду дело, не важно, каковы они, начиная от глупенькой невесты на выданье и кончая книжным червем, который уже испустил дух и не знает этого. Если я проявил хоть тень неприязни к тебе, Педро, то это лишь отражение к тебе пристрастных, – он кивнул на Сервантеса, – оно, подобно моли в гардеробе, подточило мое уважение к тебе.

– Я? – сказал Сервантес. – Какое отношение я имею к тому, что ты недолюбливаешь Педро?

Роблс наполнил три стакана и расставил их на столе.

– Насколько я понимаю, – сказал Роблс, – Педро подбил тебя писать этот фарс…

– Роман, – сказал Сервантес.

– …чтобы подзаработать денег. Ты воспользовался идеей и пока имеешь поразительный успех. Собственно, ты получал прибыль и от меня. Но тебя это не удовлетворяет. Ты носишься с мыслью о философском сочинении. Твое честолюбие требует всеобщего признания. Ты хочешь стать знаменитым. И теперь ты разозлен, потому что на тебя напали за попытку стать выше своего положения. Сдается мне, что тебе надо следовать тем путем, который ты избрал добровольно, и не останавливаться посетовать на удары, которые ты заработал.

– Знаешь, Роблс, – сказал Сервантес, – правда в том, что не нравится тебе не один, но очень многие. А стоит тебе найти одну причину для неприязни, как остальные плодятся будто мухи. И все-таки ты объявляешь себя абсолютно беспристрастным человеком. Сдается, ты по локти не в чернилах, а в скверных мнениях о других.