Гийом Виньо - Ищи ветер

Если бы… Я вздохнул. Откуда бы тогда взялись у Тристана на запястьях тонкие шрамики — такие «зарубки» уж точно не лгут.

— Нет. У него случаются черные дни, как у всех…

Как у всех, только хуже, добавил я про себя. Нуна сосредоточилась на головоломке.

— А кто такая Луиза? — спросила она через какое-то время.

— Луиза? Это… это тристанова бывшая… А что?

Нуна помедлила.

— Он пишет ей письмо… Я случайно наткнулась сейчас — искала расческу.

— Ты прочла?

Она уставилась на меня с таким возмущением, будто я обвинил ее в некрофилии или еще каком извращении похуже.

— Да ты что? Дурак! Я просто увидела имя… Ну и мне стало интересно, кто это, вот и все…

— Они остались друзьями… Созваниваются иногда, переписываются.

Вот это уже чистой воды фантазия. Тристан и Луиза были кем угодно, только не друзьями. Эта парочка друг друга стоила, оба без башни, только Тристан из них двоих был сумасброднее, а Луиза — стервознее. Мои пальцы механически сортировали кусочки головоломки по цветам, а мозг лихорадочно работал в автономном режиме. Зол я был на Тристана страшно. Я-то думал, что на сей раз все и правда всерьез, что его балетная краля изгнана окончательно, сожжена и пепел развеян, и даже тот факт, что Луиза еще поддерживает, с позволения сказать, дружбу с Франсуазой Молинари — рыбак рыбака! — ничего не изменит. Семь лет они с Тристаном от души терзали друг друга, семь лет Луиза каждые полгода бросала его с упоением падающего ножа гильотины и возвращалась, как только выяснялось, что он вполне способен без нее обойтись. Следовал бурный медовый месяц со слезами, обещаниями и радужными планами на будущее. Затем, при первой же выходке Тристана — а за ним не заржавеет! — она паковала чемоданы и утешалась вояжем, курсами самосовершенствования и перепихоном с первым попавшимся вышибалой из дискотеки. Последним был некий Карлос — наглый, как танк, любитель йоги и мотоспорта; к этим занятиям после короткой встречи с Тристаном ему пришлось добавить физиотерапию дважды в неделю, из-за выбитого плеча. Джиу-джитсу по-бразильски — была у Тристана и такая блажь.

Я ничем не выдал своих эмоций, сосредоточившись на кувшинках. От всей души хотелось надеяться, что я ошибаюсь, а Тристан просто выплескивает на бумагу накипевшее и пишет Луизе, что все кончено бесповоротно. Увы, такое было бы для него нетипично: при всех своих недостатках Тристан не склонен ворошить старые обиды и сводить счеты. Он начисто лишен исторической перспективы, что избавляет его от многих выводов, хороших или плохих, неважно. В общем, письмо было дурным знаком.

Нуна поднялась через полчаса, поставив на правильное место четыре или пять кусочков, в том числе подпись Моне — единственную легко опознаваемую деталь картины.

— Знаешь, это… это очень, ну, просто очень нудное занятие! — вздохнула она.

Я улыбнулся. Она совершенно права.

— Надо рассматривать это как тибетскую мандалу…

— Это еще что такое?

— Ну, знаешь, такие геометрические фигуры, которые выстраивают буддийские монахи на земле из разноцветного песка. Они собираются впятером и трудятся неделями, а когда закончат, даже ничего не фотографируют — сразу сметают все или развеивают песок над рекой, что-то в этом роде. И начинают новую.

— А, ну да, я видела по телеку. Сделают, а потом сами уничтожают. Ужас, правда?

— Все зависит от точки зрения. Для мирового культурного наследия, конечно, хорошего мало. Но, уничтожая свои творения, они подавляют гордыню. Их действия свободны от самолюбования. Это просто действие, здесь и сейчас. Это же, если угодно, аллегория жизни — мандала…

— Из тебя вышел бы отличный монах, Джек, — обронила она с улыбкой.

— Надеюсь, в следующей жизни. Боюсь, пока не готов… Остались еще кое-какие желания. Кое-где.

Нуна метнула на меня косой взгляд — надо полагать, спрашивала себя, издеваюсь я над ней или нет. Я и сам себя об этом спрашивал, но одно мог сказать наверняка: одной жизни мне не хватит, чтобы возродиться в Лхассе, с раскосыми глазами и неизменной улыбкой на губах.

— Желание — это, по-твоему, плохо?

— Это источник любого страдания.

Нуна прыснула со смеху. Мало я знаю людей, хихикающих над столь мрачными истинами.

— Нет, Джек, ты путаешь. Источник всех страданий — это жизнь. А желание… тьфу ты! Желание — это и есть механизм выживания. Не было бы желаний — не появились бы ни амебы, ни динозавры. То есть ты или играешь в эту игру, или нет, но эта твоя… этот твой зал ожидания, по-моему, не выход. Так мне кажется…

В великих трактатах философии дзен не нашлось на это ответа. Или я плохо читал. Но впервые нирвану называли при мне залом ожидания. А где же позолота?

— Когда чего-то желаешь, тебе без этого плохо, отсюда и муки. Истина, старая, как мир, — поддел я ее.

— Можно ведь и наоборот, смотри: тебе без чего-то плохо, ты этого желаешь, желание побуждает к действию, действие дает желаемое, тебе хорошо…

— Но всегда ненадолго…

— А… Ну, если ты ищешь радикальных решений, пожалуйста: пуля в лоб, говорят, отлично лечит от депрессий.

— Не… Не успеешь насладиться собственным величием. Обидно не посмаковать: такой прекрасный, такой царственный жест…

— Тогда снотворное. Пока будешь засыпать, прочувствуешь…

— Чересчур по-женски.

— Скажи лучше — чересчур смело! Мужики стреляют себе в рот, чтобы вдруг не передумать, когда уже поздно!

— А женщины думают прежде всего о том, чтобы не запачкать ковер!

— Cretinol — фыркнула она, давясь от смеха.

Никогда в жизни мне еще не доводилось столь весело обсуждать проблему самоубийства.

— Все-таки почему ты собираешь головоломки?

— Нуна продолжила допрос. — Чтобы… чтобы преодолеть свои желания, свой нарциссизм? Или чтобы не покончить с собой? Извини, но я что-то запуталась.

— Да нет, просто это напоминает мне об отце, — ответил я правду.

Она рассмеялась и озорным жестом взъерошила мне волосы.

— Знаешь, таким ты мне больше нравишься, Джек. Сентиментальным. Мне кажется… это лучше тебе подходит. Я, наверное, никогда не встречала таких, как ты, — добавила она нерешительно.

— Ты ничего не потеряла, Нуна.

Я ответил, не задумываясь, это была чистая самозащита. Нуна ухитрилась причинить мне боль, как, почему — не скажу, не знаю. Желание. Подъемная сила и сопротивление — вот он, выбор.

Припереть Тристана к стенке мне удалось после ужина. Нуна ушла в магазин — шоколада ей вдруг захотелось, а я соблазнил его партией в шахматы. Знал, что он устроит мне разгром: моя голова была занята другим. Игру мы начали спокойно, я прервался, чтобы сварить кофе, ну, и немного рому туда плеснули для порядка.