Борис Виан - Сердце дыбом

Ситроен первым услышал какой-то шум у ворот.

— Не хочется мне никуда идти, — ответил Жоэль. — Мама расстроится и опять будет плакать.

— Да ладно, — уговаривал Ситроен. — Тебе не все равно?

— Конечно нет. Она плачет, а потом лезет целоваться и прижимается мокрым лицом. От этого делается так противно и жарко.

— А мне плевать, — сказал Ноэль.

— Но сделать-то она тебе ничего не сделает, — настаивал Ситроен.

— Не хочу, чтоб ей было плохо, — сказал Жоэль.

— Да ей вовсе не плохо, — возразил Ситроен, — ей, наоборот, даже нравится плакать, обниматься и целоваться.

Ноэль с Ситроеном в обнимку улетели. Жоэль остался стоять и глядел им вслед. Конечно, Клемантина не разрешает подходить к мастерам и смотреть, как они работают.

Но в такое время она обычно возится на кухне, а там грохочут кастрюли, шипят сковородки, ничего другого и не расслышишь. И вообще, что тут такого: посмотреть на мастеров, только посмотреть и даже не разговаривать с ними. Интересно, что там делают Ноэль и Ситроен?

Лететь он не стал, а для разнообразия побежал вдогонку за братьями, да так быстро, что на повороте дорожки его занесло и он чуть не свалился. Но удержался и со смехом припустил дальше. Вот он уже ходить разучился!

Ситроен и Ноэль стояли рядышком и оторопело смотрели перед собой: там, где в метре перед ними должна была возвышаться парковая стена и высокая позолоченная решетка ворот, не было ничего — пустое место.

— Куда же девалась стена? — спросил Ноэль. — Где она?

— Не знаю, — прошептал Ситроен.

Совсем ничего. Одна прозрачность. Ровная, словно срезанная бритвой, стена полнейшей пустоты. Небо стало выше. Жоэль подошел к братьям и озадаченно спросил:

— Как это понимать? Мастера разобрали стену, что ли?

— Наверно, — сказал Ноэль.

— Но здесь теперь совсем ничего нет, — продолжал Жоэль.

— Что же это такое? — сказал Ситроен. — Что они тут сделали? У этой штуки даже цвета нет. Она не белая и не черная и не поймешь из чего.

Он подошел ближе.

— Не трогай, Ситроен! Не трогай! — крикнул Ноэль.

Ситроен нерешительно протянул руку, но, не коснувшись пустоты, отдернул.

— Боюсь!

— Раньше за воротами была видна дорога и поле, помнишь? А теперь ничего. Там пусто, — сказал Жоэль.

— Как будто мы закрыли глаза, — сказал Ситроен. — Но у нас глаза открыты, парк мы видим, а больше ничего.

— Как будто парк — это наш глаз, — сказал Ноэль, — а это как будто веки. Не черное, не белое, не цветное — никакое, пустое. Стена из пустоты.

— Так и есть, — сказал Ситроен. — Она велела построить стену из пустоты, чтобы нам не вздумалось уходить из парка. Там, где кончается парк, начинается пустота, а где пусто, туда нечего и ходить.

— Так что же, — сказал Ноэль, — значит, больше ничего нет? Осталось только небо?

— Хватит нам и неба, — заметил Ситроен.

— Ну-у, я-то думал, они еще не кончили, — протянул Жоэль. — Ведь слышно было, как они стучат молотками, разговаривают. Я думал, мы посмотрим, как они работают. Так неинтересно. Я хочу к маме.

— Может, они еще не всю стену убрали? — сказал Ноэль.

— Пошли поглядим, — предложил Ситроен.

Оставив брата, Ноэль и Ситроен заскользили вдоль тропинки, которая раньше шла вдоль стены, а теперь очерчивала границы их нового замкнутого мира. Они летели быстро, над самой землей, ныряя под низкие ветки.

Почти у самого обрыва Ситроен резко остановился. Перед ними был длинный кусок старой стены: крупные камни и на них зеленый гребень вьющихся растений, кишащих насекомыми.

— Стена! — воскликнул Ситроен.

— Ой, смотри! — вскричал Ноэль. — Верхушка исчезает!

Постепенно исчезло, словно растаяло у них на глазах, и все остальное.

— Они спускают эту штуку сверху, как штору, — сказал Ситроен. — Закрывают последний кусок стены. Больше мы ее не увидим.

— Можно заглянуть с другой стороны, — сказал Ноэль.

— Да чего на нее глядеть! Мы теперь можем играть с птицами, это куда лучше.

Ноэль промолчал в знак согласия. Само собой. Растворился самый низ стены. Они услышали команды бригадира, удары молотков — и все. Ватная тишина.

Послышался скрип шагов по дорожке. Ситроен обернулся. К ним шла Клемантина, за ней бежал Жоэль.

— Ситроен, Ноэль, идите скорее, деточки. Мамочка испекла на ужин вкусный пирог. Ну-ка, ну-ка! Кто добежит первым и обнимет меня, получит самый большой кусок.

Ситроен не сдвинулся с места. Ноэль подмигнул ему и бросился в раскрытые объятия Клемантины, притворяясь страшно испуганным. Она прижала его к груди.

— Что с моим мальчиком? Отчего он такой грустный? Что случилось?

— Мне страшно, — прошептал Ноэль. — Стена куда-то пропала.

Ситроен чуть не рассмеялся. Ну и артист его братец!

Жоэль, посасывая леденец, успокоил Ноэля:

— Это ничего. Мне вот не страшно. Это тоже такая стена, новая, она еще лучше, чем та, чтобы нам было удобнее играть в парке.

— Радость моя! — Клемантина покрывала Ноэля поцелуями. — Неужели ты подумал, что мамочка хотела тебя испугать? Ну, идемте, идемте ужинать.

Улыбкой она подозвала Ситроена. Он увидел, что у нее дрожат губы, и отрицательно затряс головой. Клемантина расплакалась. Ситроен же с любопытством смотрел на нее. Наконец он пожал плечами и подошел. Мать судорожно обняла его.

— Злюка! — сказал Жоэль. — Опять заставил маму плакать.

Ситроен хорошенько пихнул его локтем.

— Нет-нет! — воскликнула Клемантина со слезами в голосе.

— Он не злюка. Все вы мои хорошие, милые птенчики. Ну, пойдемте же, пирог ждет. Пошли!

Жоэль побежал вперед, Ноэль следом. Клемантина взяла за руку Ситроена и повела его за собой. Он с неприязнью посмотрел на ее пальцы, сжатые на его запястье. Он терпеть этого не мог, его от этого мутило. Еще он не переносил слез. Только из чувства жалости он не вырывался, жалости, смешанной со стыдом; ему было так же неловко, как в тот раз, когда он вошел без стука в комнату няни и застал ее голой — она присела над тазиком, на животе у нее рос пук волос, а в руке было выпачканное чем-то красным полотенце.

79 декамарта

Деревья убрали, думала Клемантина. Во-первых, убрали деревья, во-вторых, поставили новые крепкие ворота. То и другое малоприятно, зато сулит немалую пользу. Изрядное количество самых разнообразных несчастных случайностей можно отныне считать раз и навсегда исключенными. Дети здоровые, красивые, хорошо растут. Это благодаря кипяченой воде и тысяче других предосторожностей. Еще бы им плохо себя чувствовать, если я ограждаю их от всех бед! Но ни в коем случае нельзя ослаблять бдительность, надо и дальше быть начеку. Всегда начеку!.. Остается еще столько опасностей! Связанных с высотой, с запретным пространством, с землей. Земля — это ужасно. Грязь, гниль, микробы — все от нее. Землю надо изолировать. Застелить весь парк полом, предохраняющим от всякого риска. Весь участок внутри стен. О, эти прекрасные стены из пустоты, невидимое, неосязаемое, но безукоризненное ограждение. Просто идеальное. Надо и снизу изолировать аналогичным образом. Сделать пол, полностью ликвидирующий землю. У них останется только небо над головой… но небо — это не так страшно. Разумеется, напастей и сверху может быть сколько угодно, однако же, нисколько не преуменьшая разрушительных способностей небес, можно все же допустить — отнюдь не будучи при этом плохой матерью, — что по степени риска — чисто теоретически! — небо занимает последнее место в окружающей среде. Вот земля — это да!