Борис Виан - Сердце дыбом

Дом. Парк. Обрыв и море. Где теперь Анжель? Куда унесли волны его скорлупку?

Он миновал золотые ворота, спустился с горы и пошел вдоль берега. Мокрые камни, сырой ветер, бахрома пены.

Никаких следов отплытия. Несколько валунов, почерневших от огня, когда Анжель спускал лодку, — и все. Он машинально посмотрел наверх — и остолбенел.

По гребню скалы неслись три детские фигурки, уменьшенные ракурсом и расстоянием. Неслись, как по ровной дороге, не обращая внимания на скатывающиеся из-под ног камни, словно забыв, что они на краю пропасти, — с ума посходили! Одно неловкое движение — и они упадут. Один неверный шаг — и вот они у его ног, окровавленные, разбившиеся насмерть.

Чуть дальше тропа таможенников, по которой бежали дети, резко обрывалась, но никто из них не собирался тормозить. Конечно же, они забыли!

Жакмор стиснул кулаки. Крикнуть — а вдруг сорвутся? Снизу он ясно видел место разрыва, незаметное детям.

Поздно. Ситроен первым ступил в пропасть. Кулаки Жакмора сжались так, что побелели костяшки, он испустил стон. Дети обернулись и увидели его. Один за другим они нырнули в пустоту, описали крутую дугу и приземлились рядом с Жакмором, весело стрекоча, как стрижи-сеголетки.

— Ты видел нас, да, дядя Жакмор? — спросил Ситроен. — Только никому не говори.

— Мы играли, как будто не умеем летать, — объяснил Ноэль.

— Так здорово, — сказал Жоэль. — Хочешь с нами?

И тут Жакмор наконец понял.

— Так это были вы в тот день, с птицами? — сказал он.

— Да, — сказал Ситроен. — Мы тебя видели. Но мы летели на скорость, поэтому не остановились. И потом, мы ведь никому не говорим, что летаем. Вот научимся как следует и сделаем маме сюрприз.

Маме сюрприз… А уж она вам какой сюрприз готовит. Но это все меняет.

Раз так — она не может. Надо, чтоб она знала… Как же их теперь запирать… Я должен что-то сделать. Должен… нельзя же допустить… у меня остался один день… я ведь еще не плыву в лодке по красной речке.

— Ну, идите, идите играйте, ребятки. А мне надо поговорить с мамой.

Они покружили над самой водой, гоняясь друг за дружкой, потом снова подлетели к Жакмору, немного проводили его и помогли перебраться через самые крутые места. Он одолел подъем единым духом и решительным шагом направился к дому.

— Ничего не понимаю, — удивилась Клемантина. — Как же так: вчера вы говорили, что это превосходная идея, а сегодня уверяете, что она никуда не годится.

— Я и сейчас считаю, что вы изобрели самое надежное укрытие для детей. Однако есть другая сторона дела, о которой вы не подумали, — сказал Жакмор.

— Какая же?

— Нужно ли им вообще укрытие?

Клемантина пожала плечами:

— Разумеется, нужно. Я целыми днями умираю от беспокойства, все думаю, как бы с ними чего не случилось.

— Употребление сослагательного наклонения, — заметил Жакмор, — чаще всего — свидетельство нашего бессилия… или наших амбиций.

— Бросьте вы свои дурацкие разглагольствования. Будьте хоть раз нормальным человеком.

— Послушайте меня, — настаивал Жакмор, — не делайте этого, очень вас прошу.

— Но почему? — допытывалась Клемантина. — Объясните почему?!

— Вы не поймете… — прошептал Жакмор.

Выдать их тайну он не посмел. Пусть хоть это им останется.

— По-моему, мне виднее, чем кому бы то ни было, что им нужно, а что нет.

— Нет. Им самим виднее.

— Ерунда, — отрезала Клемантина. — Они каждую минуту подвергаются опасности, как и любые другие дети.

— У них есть такие средства защиты, каких нет у вас.

— В конце концов, вы не любите их так, как люблю я, и не можете понять, что я чувствую.

Жакмор замялся.

— Это естественно, — сказал он наконец. — Я и не могу их так любить.

— Только мать поймет меня, — сказала Клемантина.

— Но птицы в клетках умирают.

— Ничего подобного. Отлично живут. Более того, только так им можно обеспечить все условия.

— Что ж, — сказал Жакмор. — Видно, ничего не поделаешь. — Он встал. — Мне остается только попрощаться с вами. Возможно, мы больше не увидимся.

— Когда дети пообвыкнутся, — сказала Клемантина, — я, может быть, смогу изредка наведываться в деревню. Решительно не понимаю, что вы имеете против моего плана, раз сами собираетесь практически так же запереться.

— Да, но я запираю себя, а не других.

— Я и мои дети — одно целое, — сказала Клемантина. — Ведь я так люблю их!

— У вас странные взгляды на жизнь, — заметил Жакмор.

— По-моему, это у вас странные взгляды. А у меня нормальные. Для меня жизнь — это дети.

— Не совсем так. Скорее, вы хотели бы сами заменить им всю жизнь. То есть уничтожить все вокруг.

Он вышел из комнаты. Клемантина смотрела ему вслед. «Какой у него несчастный вид, — думала она, — должно быть, ему не хватало материнской заботы».

15 маюля

Три желтые луны, по штуке на брата, смотрели в окно и строили им рожи. Мальчуганы, в ночных рубашках, забрались все втроем в постель Ситроена, откуда было лучше видно. Около кровати три ручных медведя водили хоровод и тихонько, чтобы не разбудить Клемантину, пели рачью колыбельную. Ситроен сидел посередине, между Ноэлем и Жоэлем, и напряженно думал. Он что-то прятал в сжатых ладонях.

— Я ищу слово, — сказал он братьям. — Слово, которое начинается с… — И перебил сам себя: — Ага! Нашел!

Он, не разнимая, поднес руки ко рту и что-то прошептал. А потом выложил на одеяло то, что зажимал в ладонях. Это оказался маленький кузнечик белого цвета.

Тут же подбежали и взгромоздились рядышком три медведя.

— Подвиньтесь, — сказал Жоэль, — ничего не видно.

Медведи отодвинулись к задней спинке кровати. А кузнечик поклонился и принялся выделывать акробатические номера. Дети бурно восторгались.

Однако кузнечик скоро утомился, послал зрителям воздушный поцелуй, высоко подскочил и не вернулся.

Никто этому особенно не огорчился. Ситроен, подняв палец, важно произнес:

— Я еще кое-что знаю! Если найдешь в звериной шерсти блоху, надо, чтоб она тебя куснула три раза.

— И что тогда? — спросил Ноэль.

— Тогда, — ответил Ситроен, — станешь маленьким-маленьким.

— Таким, чтоб пролезать под двери?

— Запросто. Можешь сам стать величиной с блоху.

Медведям тоже стало интересно, они подошли поближе и в один голос спросили:

— А если произнесешь волшебные слова задом-наперед, то станешь большим-большим?

— Нет, — сказал Ситроен. — Да вы и так ничего себе. Если хотите, я могу сделать так, чтобы у вас выросли обезьяньи хвосты.

— Нет уж, спасибо! — сказал медведь Жоэля.

Медведь Ноэля тоже отказался наотрез. Третий был не столь категоричен и обещал подумать.

Ноэль зевнул.

— Я хочу спать, — сказал он. — И иду в свою постель.