Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Убери руки и забудь о винтовке. Отойди от окна. Повернись.

Бандит повиновался. Первым, что он увидел, повернувшись, оказался зрачок пистолета, глядевший ему прямо между глаз. Это зрелище полностью парализовало его волю, и на все вопросы он отвечал монотонно и не задумываясь, как автомат. Лицо его показалось знакомым Корсакову, и тот спросил:

— Кажется, я тебя знаю. Как тебя зовут?

— Ла Палья, сэр. Джонни Ла Палья.

— Ты работаешь на Ди Карло?

— Да, сэр, я его человек. Мне приказали...

— Ладно, я знаю. Ди Карло теперь работает на семью Скаличе?

— В основном да, сэр.

— Что значит — «в основном»?

— Заказы семьи Скаличе для нас главные, мы выполняем их в первую очередь. Но нам случается работать и на других заказчиков, если это не идет во вред семье.

— Сейчас десять утра. Когда придет смена?

— Еще не скоро, сэр, только в двенадцать. Вы ведь меня не убьете, сэр?

— А ты хотел жить вечно, Джонни? — усмехнулся Корсаков. — Странно слышать такой вопрос от человека твоей профессии. Я не убийца, это верно, но тебе очень не повезло: во-первых, ты видел мое лицо, а во-вторых, человек чести не должен называть немолодую леди паршивой бабой.

Джонни Ла Палья тупо смотрел куда-то в темный угол чердака. Он хорошо понимал ситуацию и не надеялся выжить. Ему представился пляж на Лонг-Айленде, куда он договорился поехать в субботу с невестой, бесконечная океанская даль, бесчисленные зеленовато-серые волны. По контрасту он вспомнил море Сицилии: прозрачно-бирюзовое под ослепительным небом, в отдалении от берега — густо-синее, на прибрежных скалах — городок, такой же непорочно-белый, как и барашки бегущих к берегу волн. В церкви брякает колокол... Рука Джонни безостановочно творила крестное знамение. Он пожалел о том, что успел посетить Сицилию только как турист — хорошо было бы пожить там, оглядеться, возможно, жениться... Джонни услышал донесшийся с улицы рев грузовика, и в тот же миг страшный удар в лоб швырнул его на груду пыльного хлама. С размаху ударившись спиной о поперечную балку, он уже не почувствовал боли.

Корсаков осмотрел снайперскую винтовку. Оружие его порадовало — это оказался армейский «ре-мингтон-40-A-l» с прицелом «унертл», из такой винтовки ему приходилось стрелять много раз. Корсаков провел ладонями по изящным обводам оружия, покачал его на руках, как младенца, заново привыкая к нему. Рядом на полу стоял чемоданчик, куда винтовка укладывалась в разобранном виде. Там же в специальном углублении Корсаков обнаружил коробку с патронами. Он тщательно протер пистолет и бросил его на пол, закинул винтовку на плечо, повесил на грудь бинокль, подхватил чемоданчик и пошел обратно на смежный чердак. Вполне вероятно, что наблюдатели из полиции или ФБР успели засечь пост людей Ди Карло и следят за ним, поэтому появляться в этом окне Корсакову не следовало. Впрочем, на смежном чердаке он тоже не стал вести наблюдение прямо из окна, а вскарабкался по наклонной балке в глубине чердака под самую крышу и оттуда направил бинокль в окно. Невольно он усмехнулся, увидев, что маневрирующий на улице грузовик, сослуживший ему своим ревом добрую службу, принадлежал компании «Коутранс», контрольным пакетом акций которой владело семейство Скаличе. Впрочем, причудливым было и то обстоятельство, что обоих «курков» на чердаке он застрелил из «кольта», зарегистрированного как личное оружие агента ФБР. «Сами их пристрелили, а валите опять на меня», — патетически воскликнул Корсаков про себя, как бы репетируя оправдательную речь. Он Знал, что в действительности его скорее всего избавят от необходимости оправдываться и убьют, как только выследят, — если не те, так другие. «Что ж, ребята, попробуйте, — пробормотал он себе под нос. — Я не залезаю в нору, не прячусь, не выхожу из игры. Вот только ход теперь мой». В бинокль он хорошо видел черный «Понтиак», припаркованный у самого входа в пиццерию — среди машин, из которых велась слежка, Жорж упоминал и об этой. Водитель сидел за рулем — его лица Корсаков не видел, но торс сквозь ветровое стекло различал хорошо. Расстояние составляло примерно семьсот ярдов — стрелять с такой дистанции из неудобного положения, с трудом балансируя на балке и держа винтовку на весу, было бы сущей авантюрой. Появляться в окне Корсакову очень не хотелось — один удачный фотоснимок мог испортить ему жизнь на долгие годы вперед, однако выбора у него не оставалось. Он мысленно отрепетировал свои действия: прыжок на пол, схватить винтовку, дослать патрон в ствол, подскочить к подоконнику, прицелиться, выстрелить, скрыться — и продолжал наблюдать, дожидаясь подходящего момента. Он увидел, как открылась задняя дверца и бандит, сидевший на заднем сиденье, вышел из машины, поднялся по ступенькам и вошел в пиццерию. «Удобно устроились», — хмыкнул Корсаков. Парковка у пиццерии была запрещена, но бандитов, видимо, это не слишком волновало. Они чувствовали себя хозяевами округи, но за все привилегии приходится платить. Корсаков крепко обхватил балку ногами и повис вниз головой, встряхивая затекшими руками, дабы восстановить в них кровообращение. Затем одним резким движением он вновь оседлал балку и вновь приставил к глазам бинокль. Бандит, вошедший в пиццерию, уже выходил обратно, осторожно неся пиццу на вытянутых руках. Корсаков тут же спрыгнул с балки. Надев темные очки, он с винтовкой в руке подбежал к окну, прильнул глазом к прицелу и только после этого поднял очки на лоб. Пористая резина окуляра мягко облегла глазницу, легкое и в то же время увесистое оружие ощущалось частью тела. Корсаков еще раз прикинул расстояние до цели и скорость ветра — судя по шевелению листвы на деревьях, та составляла от 5 до 8 миль в час. Поправку на ветер и на снижение пули в полете под действием силы тяжести Корсаков мгновенно рассчитал в уме, как в лучшие времена, когда ему приходилось делать в день десятки дальних выстрелов. Поймав в перекрестье прицела виднеющийся за ветровым стеклом «Понтиака» торс водителя, Корсаков задержал дыхание и плавно нажал на спуск — сначала раз, потом еще три раза подряд, чтобы нейтрализовать возможные отклонения, неизбежные при дальней стрельбе. Он видел в прицел, как ветровое стекло сначала потеряло прозрачность, подернувшись льдистой сетью трещин, а затем осыпалось. В дыре с рваными краями Корсаков заметил слабое шевеление в салоне «Понтиака», но не обратил на него внимания, так как знал, что не промахнулся, а добивать полумертвого бандита не было времени — второй, несший пиццу, остановился на ступеньках, осознал, что происходит, отшвырнул в сторону свою ношу и, повернувшись, бросился обратно к двери в пиццерию. Ветер, дальность, время полета пули и движение, которое совершит цель за это время, молниеносно сложились в поправку в мозгу Корсакова. Грохнул выстрел и через мгновение — еще три, один ,за другим. Ноги бегущего подломились, и он неуклюже, боком, повалился на ступеньки. Корсаков менял прицел, не прекращая стрелять, и видел, как от пулевых попаданий содрогается тело на ступеньках. Дверца «Понтиака» открылась, и водитель, согнувшись в три погибели, вывалился из машины и, держась за живот, рухнул на колени. У Корсакова промелькнула мстительная мысль — оставить его умирать в мучениях, но все-таки он прицелился и выпустил в раненого оставшиеся в магазине патроны. Тот оторвал руки от живота, весь обмяк и ничком ткнулся в асфальт. Не обращая внимания на суматошное оживление, поднявшееся на улице, Корсаков уверенными движениями разобрал винтовку, сложил части в чемоданчик и с чемоданчиком в руке направился к пожарной лестнице. Для того чтобы перехватить его, преследователям с той улицы, где остались убитые, требовалось сделать немалый крюк, и он был уверен в том, что ему удастся уйти.