Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

— Герман, я прекрасно тебя понимаю, ведь я уже прожил жизнь и жизнь весьма неплохую. Пусть жена не одарила меня возможностью иметь детей, но взамен она дала мне такую любовь, о которой можно только мечтать! Царство небесное моей Риточке, покойся с миром, дорогая моя! Более не скажу ни слова, — сказал Иван Тимофеевич и пригладил ладонь волосы на затылке.

Мне стало намного свободнее. Я излил душу и ощутил понимание и поддержку со стороны человека, который за столь короткий промежуток времени стал мне очень дорог. Молчание убило бы меня. Но теперь мне стало легче. Я был совершенно уверен, что старик меня понимает и сопереживает мне по-отечески. От осознания этого мне стало немного теплее на душе и легче на сердце.

Откровенно говоря, мне очень хотелось рассказать Ивану Тимофеевичу о Константине Константиновиче и о невероятном совпадении с его сестрой. Мне все это казалось почему-то очень странным. Но я промолчал…

Мы сидели на кухне уже почти три часа, с тех самых пор, как оставили Родина отдыхать. Он спал в гостиной мертвецким сном после своей исповеди, лишь изредка похрапывая. Уложив его на диван под часами, мы, как я уже сказал, отправились на кухню, дабы обсудить проблему, затрагивающую исключительно меня.

На кухонных часах было уже половина десятого. Верхний свет был погашен, освещение давало горевшее над столом бра. От его света всё становилось ещё мрачнее: и старая кухонная мебель, больше походившая на рухлядь, и замызганные занавески, всегда сдвинутые в одну сторону, обнажавшие облупившуюся оконную раму, и даже Иван Тимофеевич казался старше своих лет под этим тусклым светом. Его многочисленные морщины, которыми было покрыто лицо, под этим светом будто бы стали более объемными и глубокими.

За окном всё утихло. Сквозь стекло было видно темное безоблачное ночное небо. У соседей сверху монотонно, пронзительно и надоедливо выла собака, видимо, не очень любящая одиночество. Хозяева её уехали ещё неделю назад, оставив Ивану Тимофеевичу ключи, чтобы он кормил и выгуливал их пса. Старику это, конечно, не очень нравилось, но он не мог им отказать — добрейший был человек. Пес любил его, почти как своих хозяев: видя, что Иван Тимофеевич пришёл, он сразу начинал радостно взвизгивать и ластиться к нему, а потом непременно ложился на спину, сгибал свои мохнатые передние лапы кверху, выпрашивая тем самым хоть немного ласки, так ему недостающей.

Все тревоги и неприятности сегодняшнего дня отразились на мне не только в эмоциональном, но в физическом плане. Страшная усталость и нестерпимая головная боль от удара о стену в кафе отобрали все мои силы, и от этого меня тянуло в кровать. Мне хотелось поскорее забыться сном, чтобы хоть немного отдохнуть и прекратить о чём-либо думать. Поднявшись с табурета, дабы размять затёкшие от длительного сидения конечности, я наполнил водой из кувшина стоящий на плите чайник и поставил его на огонь. Так как отопительный сезон начинается немного позже, чем конец сентября, учитывая резкое похолодание, в квартире было свежо, поэтому горячий чай при таких обстоятельствах был очень кстати, да и во рту было горько и сухо от продолжительных разговоров.

Через некоторое время в дверном проеме появилось опухшее лицо Родина.

— Ты как раз вовремя проснулся, — сказал я, — мы чай собираемся пить. Присоединишься?

— С удовольствием, — охрипшим голосом сказал Родин и сел на табурет. Его лицо стало ещё страшнее. Казалось, что за три часа сна оно распухло ещё больше, и на нём проступили иссиня-чёрные пятна, а из маленькой щелки, образуемой опухшими веками, на меня смотрели узенькой полосой два его глаза. Настроение его, кажется, улучшилось: от бури, бушевавшей в нём три часа назад, не осталось и следа. Из угнетённого и убитого горем человека он чудесным образом превратился в жизнерадостного, бойкого мужчину, несмотря на его ужасную физиономию. Он по своему виду стал как-то более энергичен и импульсивен.

Взяв чайник, я налил чаю себе и Родину.

— Дима, я все никак не могу понять, куда ты мог спустить сто тысяч? — вдруг спросил Иван Тимофеевич.

— Да, Иван Тимофеевич, — улыбнулся Родин, — я просрал все деньги! А вам их жалко?

— Не то, чтобы жалко… Просто не очень понятно, на что просрал.

Я чувствовал, как силы уходят: сегодняшний день выжал меня, как губку, правый висок стучал так сильно, что я невольно прижимал его пальцем.

— Хорошо, я скажу вам начистоту. Я чувствую, что пока не скажу, вы меня не выпустите… Только из-за уважения к вам, Иван Тимофеевич, — осклабился Родин.

— Когда я брал деньги, ситуация у меня была критическая, — начал Родин, — в семье денег не было ни копеечки, а те деньги, которые присылала моя сестра, ну помните, Валя, которая сейчас с матерью сидит, все кончались. Получив от Ады сто тысяч, я сразу уплатил свои долги, которых набралось почти на сорок тысяч. Закупил матери на три месяца лекарств, купил необходимые продукты в дом и отложил ещё несколько тысяч на дальнейшее пропитание, потому что не мог знать, когда у меня ещё будут деньги. Таким образом, я почти сразу употребил что-то около шестидесяти тысяч… — На этом месте Родин запнулся, прочистил горло кашлем и неуверенно добавил: — У меня есть одно страшное пристрастие — играть в казино…

— Ты что, их в казино спустил? — удивленно спросил я.

— Да. Оставшиеся сорок тысяч я проиграл в покер… И что самое интересное — Аде плевать на эти сто тысяч. Для нее это своеобразная игра. Я ей и подыграл, вот и всё. Ей ни книги, ни рассказики и тому подобная ерунда не нужна, она просто ищет предлог для встречи с молодым и симпатичным мужчиной, сам знаешь, для чего. У неё в глазах написано: похоть и сладострастие.

— Какой же ты после этого любящий и заботливый сын?! — возмутился старик. — Ты попросту не любишь свою мать! Как, как же ты мог проиграть столько денег, зная, что твоя мать нуждается в лекарствах, и у вас дома нет даже продуктов!

— На самом деле, я очень люблю свою мать. Просто я хотел выиграть ещё немного денег.

— И как? Выиграл? — поддел я.

— Нет, но был близок…

— Неужели ты не понимаешь, что на это-то и рассчитано, — вздыхая, произнес я и вперил глаза в пол.

— Ты сегодня рассказывал, что тебя бросила жена. Так? Так. Теперь я хочу тебе сказать своё мнение. Ни одна, подчёркиваю, ни одна уважающая себя женщина не будет терпеть возле себя подобного тебе мужчину, потому что любая баба хочет видеть рядом с собой не слабака, транжиру и игрока, а надёжного мужчину! Поэтому обижаться на то, что она от тебя ушла, стоит не на нее, а в первую очередь на себя, понятно?! Ты просто жалкий. Понял? По моему мнению, все те, кто ходит в казино с мыслью разбогатеть, будучи при этом нищими, да ещё и на заемные деньги, слабаки! Ты хотел разбогатеть? Ты просто наивен. Вот и всё! — Отчеканил я, себя не помня.