Татьяна Осташкова - ВСПОМИНАЯ ДЕТСТВО ПО ОБОДРАННЫМ КОЛЕНКАМ

Итак, в шесть лет в школу я не пошла, а подруга моя пошла во второй класс. Полдня я ждала, когда она вернётся, потом, когда сделает уроки, и только после этого она была моей. Звали её Оля. Именно она помогла мне пережить мою «бесшкольную» печаль, я делала с ней её уроки и читала её учебники.

У нас с ней было много развлечений, особенно летом. Но больше всего запомнились птицы. Рядом с нашим домом был сквер, засаженный яблонями и цветами. В этом сквере обитали чудесные свиристели, довольно крупные птицы, очень красивые, с хохолками на головах. Этих свиристелей мы с Ольгой регулярно, почти каждый день, находили на земле с болтами в груди. Какие-то зверёныши стреляли в них из рогаток. Бывали дни, когда целые полянки были усыпаны птичьими трупами. Мы собирали маленькие холодные тельца и складывали на широкие подоконники в нашем подъезде. Возможно, мы надеялись, что птицы, почувствовав нашу заботу, чудесным образом оживут, но совершенно точно, в этом не было и тени игры. Мы верили, что можем им помочь. Каждый день на расстеленной тряпочке мы укладывали рядками мёртвых птиц, заполняя ими весь подоконник, а наутро их там уже не было. Так продолжалось какое-то время, пока моя мама, наконец, не поняла, что это наших рук дело. Жуткое, наверно, зрелище, выходишь на площадку, а там дохлые птицы ровными рядами. Она объяснила нам всю бесполезность нашей деятельности, птиц уже не спасти. Тогда мы стали искать тех, кому ещё можно было помочь. Так, однажды, притащили выпавшего из гнезда птенца. В соседнем дворе была голубятня, ей занимался какой-то мужчина, ему-то моя мама и посоветовала отнести птенца. Ещё был нездоровый воробей. А один раз Ольга позвонила в нашу дверь и, что-то пряча под курткой, заговорщицким шёпотом велела идти в ванную. Там она вытащила голубя с раненным крылом. В ванной мы сидели уже долго, решая, как его лечить, когда мама, догадавшись, чем там опять дело пахнет, велела нам открыть дверь. Голубь был отправлен всё тому же «дяде-голубоведу».

В марте мне исполнилось семь, и в то лето у меня появился первый настоящий шрам, который до сих пор радует мою коленку. Получен он был самым глупым образом из всех моих шрамов и самым безболезненным. Мы приехали в гости к бабушке (не той, что мазала мне живот), и я пошла гулять у них во дворе. Там на куске асфальта стояла металлическая горка, с которой я вознамерилась съехать и съехала. Потом я пошла качаться на качели. Качели были «лодочка», и ко мне присоединилась девочка. Мы качались, пока она не стала бесцеремонно пялиться мне на ноги широко распахнутыми глазищами. Я проследила за ее взглядом и увидела около себя лужицу крови, которая накапала из раны на колене. Скатившись с горки, я слегка задела коленом асфальт, и, видимо, какой-то особо острый камень распорол мне ногу. Я слезла с качелей и пошла домой, вернее, к бабушке. Она ахнула, мама ахнула, а я совершенно ничего не чувствовала. Потом мама еще долго привязывала мне к ране вареную крапиву. Крапива вообще была моим верным спутником многие годы.

В то лето мы переехали, с Ольгой мы пытались общаться некоторое время, ездить друг к другу в гости, но расстояние было около тридцати километров, каждый день не наездишься, мы были еще детьми, и общение постепенно сошло на нет. Но и мои родители, и я ещё долго считали её моей лучшей подругой.

Глава III . Новое место

Место, в которое мы переехали, было заселено работниками авиации, коими являлись и мои родители. Наша улица так и вовсе называлась Самолётная. Все в нашем дворе знали друг друга, так как работали в одной сфере. Мне очень нравилась та атмосфера некоего единства, почти семейственности. Взрослые про детей друг друга чужим людям говорили: «Это наша девочка (мальчик)!», и все мы были под невидимой, но ощутимой защитой.

Во дворе нашего дома была огороженная рабицей, отсыпанная песком площадка, расчерченная для тенниса и волейбола. Летом, по вечерам, после работы взрослые играли, а детвора сидела на заборе по периметру площадки и смотрела. Мы с подружками занимали самое высокое место, и игроки боялись сбить нас мячом. Ещё рядом с площадкой по обе её стороны были турники, для нас очень высокие, но высота объекта не та причина, которая помешала бы нам на него залезть. Всё лето мы, как обезьяны, болтались на этих турниках, кувыркались, висели вниз головой или просто сидели верхом и разговаривали. Вполне возможно, что это сказалось на длине моих рук.

Вообще, когда я вспоминаю, чем мы занимались, куда залезали, откуда прыгали, где купались и чем играли, мне становится страшно за мою дочь.

Глава IV . Плоты

Поскольку место жительства наше находилось в непосредственной близости от аэропорта, а одна из взлетных полос и вовсе была у нас под носом, то и объекты наших игр были так или иначе связаны с авиацией.

Любимым нашим развлечением было плавание на больших квадратных кусках пенопласта, заключенных в кожух из тонколистовой стали, мы называли их плотами. Недалеко от нашего дома, за дорогой, в низине каждую весну образовывалось некое подобие пруда. Это была огромная лужа глубиной примерно по плечи десятилетнему ребенку, а длиной и шириной достаточной, чтобы по ней можно было плыть на плоту. У нас их было несколько. Листы по бокам со временем разрывались, пенопласт постепенно пропитывался водой и терял свою плавучесть, тогда мы затаскивали один на другой. На такой конструкции можно было плыть вдвоем, а то и втроем. Мы отталкивались от дна длинными палками и «путешествовали» целыми днями, пока с наступлением лета лужа не пересыхала.

На «плотах» я получила следующие три шрама. Я плыла на своём одинарном, моя подруга Марина – на двойном. Вдруг мой плот начал уходить под воду, я в панике велела Маринке плыть ко мне и прыгнула со своего плота на её, соскользнула и обе ноги над коленями симметрично распорола торчащим листом стали. Раны получились глубокие, заживали долго. Маринка до сих пор не понимает, зачем я стала прыгать, если глубина тогда была максимум до середины бедра, ну замочилась бы, так я итак замочилась. Ну, в общем, вряд ли стоит искать здесь какое-то логическое объяснение.

В другой раз, я, уже закончив свой вояж по луже, пришвартовала плот и по мелководью шла босиком к месту, где мы оставили свою обувь. Как раз в том месте кем-то не к месту была разбита бутылка, и коварное донышко лежало под водой острыми краями вверх. Подвернувшись, моя нога как раз угодила верхней поверхностью ступни на эти края. Вот этот шрам беспокоит меня до сих пор, поскольку был перетянут нерв, и боль сохраняется по сей день.

Кроме нас в этой луже обитала и иная живность, например, лягушки. Лягушек было много, а икры, которую они там откладывали, ещё больше. Нам выпадала уникальная возможность наблюдать их жизненный цикл, от вылупления из икры до формирования взрослой особи. Сначала из икринок появлялись задние лапки, было забавно наблюдать за плавающей икрой с двумя лапами сзади. Потом появлялась передняя пара, и тогда становилось ещё смешней, потому что у них ещё сохранялся хвост. Так они и прыгали с хвостами. К моменту лужевысыхания лягушки полностью формировались. Но случалось и так, что ранняя весна иссушала лужу раньше времени, и тогда мы собирали недовылупившихся лягух в ведра с водой и перетаскивали в ближайший ещё не высохший водоём, спасая живность от верной гибели.