Татьяна Осташкова - ВСПОМИНАЯ ДЕТСТВО ПО ОБОДРАННЫМ КОЛЕНКАМ

Асфальтовый завод представлял огромную опасность для детей, в виду их чрезмерной уверенности в себе и безграничного любопытства. Мальчишки от пяти до двенадцати лет толпой отправились туда попрыгать по кучам щебня. Один мальчик, ему было, наверно, лет шесть, упал в резервуар, не знаю, как он называется, в форме перевернутой пирамиды. Пока остальные решали, как его оттуда вытащить, его засыпало щебёнкой. Помню, как мы бежали туда по дороге, а нам навстречу уже шёл его отец, неся на руках маленькое безжизненное тело, белое от каменной пыли. Это событие потрясло тогда всех, а дети перестали даже близко подходить к заводу.

Если идти дальше вдоль железной дороги, что вела к «Черепам», то можно было прийти к полям, засаженным овсом и горохом с одной стороны и кукурузой с другой. Вдоль забора, огораживающего взлетную полосу, тоже были такие поля. Иногда на велосипедах, иногда пешим ходом мы уходили в эти поля и возвращались с пакетами гороха к разыскивающим нас родителям. Ближе к осени в пакетах была уже кукуруза. Когда сестра подросла, я брала её с собой, но на обратном пути она всегда ныла, что устала, поэтому частенько отказывалась от таких походов.

На великах мы уезжали довольно далеко, и при всём желании, родители не смогли бы нас найти в случае необходимости. Ужас! Мы ездили купаться на речку в деревню в нескольких километрах или на очистные сооружения в нескольких километрах совсем в другую сторону. Как-то мы в очередной раз укатили купаться, на обратном пути пошёл дождь, и мы, чтобы сократить путь, поехали через поле. Дождь лил всё сильней, размывая землю, с великов пришлось слезть. Вскоре было трудно идти даже пешком, поскольку на колёса и обувь налипли пласты земли. Когда мы, наконец, вышли на асфальт, то были грязными по пояс и мокрыми насквозь. Честно, не помню, как я всё это объясняла дома.

Рядом с «плотами» стояли старые сараи, и когда наша лужа пересыхала, мы перекидывались на них. Выбрав, самый приличный брошенный сарай, мы решили его отремонтировать. У него почти не было крыши, маленькое окошко в виде дыры в стене и некое подобие двери. Мы нашли подходящие доски и приступили к ремонту крыши. Каждое утро, после ухода отца на работу, я доставала из его ящика молоток, гвоздодёр и гвозди. Хорошо, что он не был большим любителем заколачивать гвозди в свободное время, потому что таскала я их у него безбожно, не заметить он бы не смог. Крыша уже становилась похожа на саму себя, когда наш психопатичный сосед, приняв нас за мелких разбойников, забросал комьями земли и проорал, чтоб убирались оттуда. Нам было, конечно, очень обидно, в тот день мы ушли, но потом вернулись. Натянули сетку на окошко, поправили дверь и стали там играть в «домик». Ещё была идея поселить там бездомных кошек или собак. Вскоре наши труды пошли прахом, так как мальчишки, в принципе своем, склонные к разрушению, наш дом разрушили, причём как-то грубо, по-вандальски.

Где-то на середине пути между моим домом и аэропортом стояла водонапорная башня, которая была объектом многих легенд и баек, передаваемых друг другу детьми. Зайти в эту башню было верхом смелости и безрассудства. Кто там только не «водился»: и привидения, и злые маньяки (хотя вряд ли маньяки бывают добрыми), и духи умерших, и летучие мыши. В действительности нам удалось увидеть только летучих мышей и голубей, одни спали, другие летали и курлыкали. Однако, особо ранимые и впечатлительные предпочитали обходить её стороной. Там даже тропинка образовалась, огибающая это место.

У соседки из дома напротив в огороде росла яблоня, красивая, раскидистая и очень высокая. Но самое главное, что яблоки на ней были вкусные, а сама она росла рядом с забором. Как только яблоки краснели, мы совершали вылазки, правильней было бы сказать «залазки», на эту яблоню. Это было приключение: и яблок добыть и не попасться. Однажды мы всё же незамеченными не остались, и соседка эта пришла к моей маме со словами: «От Вашей Тани я такого не ожидала! Пришли бы ко мне, я бы так дала, зачем лазить?!». Не понимала бедная женщина, что «просто так» неинтересно. Взрослые имеют обыкновение забывать, что сами когда-то были детьми, хотя, может, кто-то и не был.

Не было в округе ни одного дерева, ни одного забора, на который я не залезала. У нас были свои секретные тропы, по которым мы могли бы идти с закрытыми глазами, зарытые в землю тайники, домики и шалаши, пока их кто-нибудь не разрушал. Тогда мы строили их снова в другом, ещё более «секретном» месте.

В какое-то лето мы с сестрой отдыхали в деревне у тёти, ей тогда было лет шесть, сестре, конечно. Во дворе их дома (обычного благоустроенного многоквартирного) был курятник, а куры вместе с петухом прогуливались на полянке.

- Таня, можно мне петуха погладить? – спросила у меня Настя.

- Нет.

- Почему?

- Он тебя клюнет.

- А курицу?

- Ну, курицу попробуй.

Она подошла и ухватила курицу за хвост, та закудахтала, петух бросился защищать подружку. Настя отскочила назад и угодила в крапиву, что росла вдоль всего курятника, естественно, ужалилась, естественно, закричала. Я решила, что петух её всё-таки клюнул, и крикнула ей:

- Беги ко мне!

Она побежала, петух за ней, запутался у неё в ногах, в разные стороны полетели перья. Настя кричит, я кричу ей, петух верещит, курицы кудахчут. Больше она их гладить не пыталась, а наша тётя испугалась больше Насти. Побежала за святой водой, ребёнок же испугался, не дай Бог, заикаться начнёт!

Тогда же, будучи у них на даче, мы с тётей поспорили, и, как всегда это бывает со взрослыми, она оказалась права, потому что она взрослая. Я сердилась, она молча мыла стаканы, подавала мне, я молча вытирала и с громким стуком ставила их на стол.

- Таня, не стучи, кипяток нальём, они лопнут!

- Не лопнут!

Налили кипяток, стаканы не лопнули. Я начала пить, уже поднесла стакан ко рту, когда он разлетелся в дребезги. Я не пострадала, только кожа на руке между локтем и запястьем сразу слезла. У тётушки чуть приступ не случился. Она выволокла меня на улицу и сунула мою руку в бочку с водой. Следа не осталось, но взрослых иногда всё же надо слушать, хотя бы потому, что они взрослые.

На даче у них жила чудесная собака, красивейшая лайка по кличке Абрек. Редкое сочетание ума, доброты, любви, нежности и охотничьего инстинкта. Отпустить Абрека с поводка означало непременную его добычу чего-нибудь. Из леса он притаскивал в зубах птиц, ловил рыбу в соседском пруду, в котором сосед её разводил. Всю добычу он приносил и складировал на крыльце дома, никогда без разрешенья ничего сам не ел. Зато, когда разрешали, с удовольствием хрустел добычей. Умница-Абрек обожал детей, никогда не слышала, чтоб он залаял или зарычал на кого-то из них. Никто не боялся оставлять малышей рядом с ним, всё, что он мог сотворить, это от избытка нежных чувств уронить карапуза на мягкое место и облизывать его вдоль и поперёк. Однажды, отпустив Абрека с поводка, я решила бежать вместе с ним, бежала, но где-то позади. Зато соседские мальчишки сказали: