Дмитрий Добродеев - Путешествие в Тунис

(там же)

В этот момент острого осознания — его роли «здесь», и их далеких могилок «там» — грустно стало на душе, настолько ужасом повеяло, что захотелось в ванную горячую лечь и в мечтах забыться.

(там же)

В 48 лет понял он, что остался ребенком, который не приемлет мира «этого», боится его, и в то же время — цепляется, боится его покинуть.

(Франкфурт, книжная ярмарка, 1997)

На ярмарке еще раз стало ясно, что нечего писать, что неча шевелить слога, что неча рассуждать и излагать… что все давно уж сказано, и наименьший человек в этом мире — писатель. Что некое раздутое, преувеличенное представление о роли его — все та же отрыжка века девятнадцатого. А он, придурок, сидя в московской комнатушке, в 70-х, вдруг возомнил, что через слово можно, что можно и должно что-то доказать… типичная и непростительная глупость!

(там же)

Ему очень горько сейчас.

(Прага, 2000)

Он вышел в парк «Звезда». Вековые тополя стояли над немыми оврагами. Парк был разбит давно — лет 300 назад. Пьяные гуситы предавались здесь разгулу — тогда, накануне «битвы на Белой горе». В этих аллеях он чувствовал себя спокойнее. Шел и думал — то о смерти, то об оставшемся отрезке жизни, то о бессмертии. Впрочем, вообразить последнее он не мог. Есть только то, что есть, чего же нет, того и быть не может.

(Страсбург, 1998)

Эти блин свингеры, они же эшанжисты и эти эскапады. Куда все это заведет?

(Уссурийская тайга, 1980)

Муха прожужжала. Села на таежной тропе. Сколько мух он передавил в то короткое таежное лето?

(там же)

Комар прозвенел, сел на плечо. Он не стал его бить, в надежде, что тот скоро пресытится. Однако проклятый позвал друзей, и они устроили комариную оргию на вздувшейся мышце.

(Смоленщина, 1942)

Немецкий офицер вошел в избу, щелкнул каблуком, отдал честь. Честь отдавать однако было некому. Все жители со скарбом умотали к партизанам в Кропивинский лес. Одна бабка-Хохря лежала на печи и глухо стонала. Офицер задумался. Die Uhr tickt.

(Москва, 1998)

Старая мастерская на Арбате. Гипсовые Гагарины, Королевы, девушки с веслом. Она предложила ему согреться. И заварила сушеных грибков-галлюциногенов. Он отведал отвара, вытянул ноги и увидел: пляшущих человечков на лестнице, ведущей в Никуда.

(район Семипалатинска, 1999)

Ракета «Протон» задрожала, поднатужилась, пошла. Поднявшись до 160 километров сообразила, что вторая ступень не отделяется. И от гнева развалилась на части, пролив не одно ведро гиптила на нищую казахскую землю.

(Н.Масловка, 1997)

Вошел в темный, загаженный подъезд, заозирался: «Кажись, никого. Дай Бог, чтоб пронесло!» Поднялся на лифте на седьмой, вылез. Киллер — невзрачный мужичок — стоял на верхней площадке, наставив на него Макарова: «Здравствуй, заказничек! С новым годом тебя!» Раздался всплеск праздничного фейерверка.

(Ницца, 1998)

На Английской променаде было людно. А они сидели, матюгались в мобильные трубки. Им перекрыли все кредитки, и теперь в отеле «Негреско» их ждал очень, ну просто очень непростой разговор.

(Берлин, 1905)

Штейнер заварил грибков, сцедил через марлю, и стал пить мелкими частыми глоточками. Сегодня он раскрывал тайну души русского народа и его любовь-вражду с народами германского Севера. «А как будет Валгалла по русски?» — задал он себе первый наводящий вопрос.

(Завидово, 1980)

Заяц двигался по овсяному полю. Поле шумело, наливалось силой колосьев, однако заяц и его семейство избороздили его множеством ходовых линий — и поле прорезалось прямыми полосами, кругами и перпендикулярами. Рука хозяина потянулась к двустволке.

(Берлин, 2001)

Альбина Бодрова-Росси была хорошей бабой. Статной, немолодой уже красавицей. Она подолгу жила с мужиками и штопала им носки. Но как только заикалась о женитьбе — тех как ветром сдувало. От эттого ее стали видеть в церкви чаще обычного. «Свечедуйка» — говаривали «бывшие».

(Харьков, 1919)

Матросик Чубаев обвешался гранатами, обмотался пулеметными лентами. Ну зачем он так обвешался, право-дело? Когда попался белым в плен, все улики разбоя были налицо. Отсюда и до стенки оставалось четыре шага.

(сколько остается времени?)

Dazu hat er gerade noch acht Sekunden Zeit. Die Uhr tickt.