Рассел Хобан - Кляйнцайт

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, — произнес Рыжебородый, — у тебя ведь была работа и все такое, да? Была обычная такая нормальная жизнь.

— Да.

— Так что теперь ты думаешь, что твои выступления, и желтая бумага, голая комната и все остальное как бы не считаются. Ты думаешь, в один прекрасный день ты можешь взять и все бросить и начать все сначала, как было раньше.

Почему он так настойчиво называет это все? — подумал Кляйнцайт.

— Поживем — увидим, — произнес он.

— Брось, — сказал Рыжебородый. — Ты не можешь так сделать. Ты теперь внутри. То‑то и оно.

— Ничего не оно , — сказал Кляйнцайт. — Что бы ни происходило, это всегда происходит в данный момент.

— Нет, — отрезал Рыжебородый, — это то, о чем я говорю. Это теперь желтая бумага и ты. Удачи.

— Спасибо, — сказал Кляйнцайт, изо всех сил противясь желанию завязать трубку Рыжебородого узлом. — Я, пожалуй, пойду.

У койки Шварцганга он остановился.

— Как все проходит? — спросил он.

— Проходит. И я прохожу, — отозвался Шварцганг. — А что остается?

— Уже целые фразы, — заметил Кляйнцайт. — Вы стали крепче.

— Крепче, слабее, — ответил Шварцганг. — В моем возрасте это уже не такая и разница. Вообще‑то я чувствую себя гораздо лучше. Они даже собираются выпустить меня погулять на той неделе.

Кляйнцайт вытащил из кармана свернутый лист желтой бумаги так, чтобы Шварцганг мог его увидеть, потом сунул его обратно. Шварцганг никак не отреагировал. Так я и знал, все это чепуха, подумал Кляйнцайт. Целая палата людей желтой бумаги!

— Пишете? — спросил Шварцганг.

Кляйнцайт пожал плечами, сделал жест, что так, мол, ничего стоящего.

— Публиковались?

— Нет.

— Когда‑то, — сказал Шварцганг, — я тоже пописывал. Немножко.

— На желтой бумаге? — спросил Кляйнцайт. Уголком глаза он заметил, что Рыжебородый прислушивается.

— Странно, что вы спрашиваете, — ответил Шварцганг. — Я ведь действительно использовал желтую бумагу. Может, это‑то и заставило меня спросить, пишете ли вы.

— И что‑нибудь произошло, — спросил Кляйнцайт, — ну, вы знаете, что‑нибудь этакое?

— А что такого должно было произойти? — спросил Шварцганг. — Пара глав до сих пор пылятся где‑то в коробке, до большего дело не дошло. У меня небольшая табачная лавка, вот и все. Это чтобы жить на что‑то. В мире полно людей, который начеркали когда‑то несколько глав.

— На желтой бумаге, — прибавил Кляйнцайт.

— На желтой, на голубой, на белой. Какая разница.

— Не знаю, — сказал Кляйнцайт. — Счастливо оставаться.

В своей койке у окна тихонько хихикал Рыжебородый.

Кляйнцайт остановился у койки Пиггля. Он никогда особенно не разговаривал с ним, они просто периодически обменивались улыбками.

— Как дела? — спросил он.

— Спасибо, потихоньку, — ответил Пиггль. — Выписываюсь через две недели, надо полагать.

— Хорошо, — сказал Кляйнцайт.

— Вообще‑то, — сказал Пиггль, — я хотел бы попросить вас об одной услуге.

— Конечно, — ответил Кляйнцайт.

Пиггль выдвинул ящик в своей тумбочке, вытащил оттуда обрывок желтой бумаги, записал на нем номер телефона.

— Они не позволяют вставать с постели, — произнес он. — Не могли бы вы позвонить моей жене и попросить, чтобы в следующий раз она захватила с собой «Тайного агента» Конрада. Вот вам 2 пенса на телефон.

Кляйнцайт осторожно принял желтую бумагу. Тот же сорт.

— Вы уверены, что все нормально? — спросил Пиггль. — Вы выглядите несколько не в себе. Не хотелось бы беспокоить вас, честно.

— Нет, нет, — ответил Кляйнцайт. — Все нормально. — Он мог просто подобрать ее, подумал он. В конце концов, они не стали бы производить желтую бумагу, если бы не знали, что она пользуется спросом. Надо спросить у Раймэна. О чем? Не будь идиотом. — Всего хорошего, — сказал он Пигглю. — Счастливо.

— Счастливо, — отозвался тот. — Спасибо за звонок.

— Не стоит благодарности, — ответил Кляйнцайт. Он вышел из палаты, ни с кем больше не обмолвившись ни словом, попрощался с Медсестрой, сбежал вниз по ступеням, слыша, как за спиной Госпиталь причмокивает губами, неожиданно обнаружил себя в Подземке. Он подошел к телефонной будке, остановился перед ней с номером миссис Пиггль на желтой бумаге в руке. Было ли на уме у Пиггля что‑то, когда он просил принести именно эту книгу? Он набрал номер.

Гудок, еще один.

— Алло? — сказала миссис Пиггль.

— Говорит товарищ, комрад, — сказал Кляйнцайт. — Тайный агент.

— Чего? — переспросила миссис Пиггль.

— Это Мортон Тейлор, — произнес Кляйнцайт. — Мистер Пиггль попросил меня передать вам, чтобы вы принесли в следующий раз книгу «Тайный агент», знаете, Джозеф Конрад. Желтая бумага.

— В смысле — желтая бумага? — спросила миссис Пиггль.

— Я говорю — жертва недуга, — сказал Кляйнцайт. — Все мы тут жертвы недуга.

— Да, — молвила миссис Пиггль, — в этаком месте все должны держаться друг за друга. Это так сложно для Сирила, ему вечно не терпится вскочить и бежать.

— Да, конечно, — сказал Кляйнцайт. — В смысле бежать…

— На работу, конечно, — ответила миссис Пиггль.

— Ага, — сказал Кляйнцайт. — В…

— Контору, разумеется, — сказала миссис Пиггль. — Спасибо вам огромное за сообщение, мистер Комрад.

— Тейлор, — сказал Кляйнцайт. — Желтая бумага.

— Жертва недуга, — сказала миссис Пиггль. — Разумеется. Спасибо вам большое. До свиданья.

Жертва недуга, подумал Кляйнцайт. Жертвы недуга. Держаться друг за друга. Код? Он вышел на платформу, сел в поезд, раскрыл Фукидида, дошел до одного из мест, которое он наугад раскрыл, когда только приступал к книге. Демосфен произносил речь к афинянам на Пилосе, когда он вместе с воинами ждал высадки лакедемонян на этом берегу:

«…вам, афиняне, из опыта известно, какая неразрешимая задача высадка с кораблей пред лицом врага, если он стойко сопротивляется и не отступает, не опасаясь ни силы прибоя, ни грозного натиска кораблей. Итак, я ожидаю, что вы и теперь будете держаться твердо и примете битву у прибрежных скал. Тогда вы и сами спасетесь, и сохраните эту землю».

Да, сказал себе Кляйнцайт, выходя на поверхность, как это верно сказано: «грозный натиск кораблей». Боль на этот раз была большой, плавной и бесшумной, как «роллс–ройс». На мою квартиру, приказал Кляйнцайт, и они отъехали.

Ну так, сказал Кляйнцайт, зажигая свечу на простом своем столе. Грозный натиск кораблей. Стойко сопротивляется и не отступает. Он освободил желтую бумагу от обертки, и она укусила его за руку.

Не делай этого, сказал Кляйнцайт. Ты же знаешь меня, у нас есть абзац.

Никогда в жизни тебя не видела, ответила желтая бумага. Ты полный псих.

Ничего страшного, сказал Кляйнцайт, память к тебе еще вернется.