Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

Вышло по Виктору. Бухгалтер братьев Броннен получил задание переводить значительную часть доходов фирмы в основанный ими фонд, а затем, с одобрения налоговой инспекции, направлять деньги в художественные союзы Германии и Скандинавии для помощи нуждающимся художникам.

Во второй половине пятидесятых годов в мире искусства произошло несколько событий, побудивших Георга и Виктора к большей осторожности. Был осуждён некий ловкач по имени Лотар Мальскат: он продавал коллекционерам подделки Барлаха, Шагала, Руссо и Утрилло. Мало этого, ему вздумалось в церкви Святой Марии в Любеке, куда его пригласили для реставрации, написать свои собственные средневековые фрески. Искусствоведы с большим трудом напали на след невероятно нахального фальсификатора и ещё с большим трудом признались, что их надули. Интерес полиции привлёк и торговец фруктами из Гамбурга Руди Конвенц, который много лет втюхивал доверчивым любителям написанных им самим Тициана и Коринта. Его задержали, но отпустили за недостатком улик — история, которая повторится с ним же много лет спустя, но тогда он уже предстанет перед судом… В Норвегии объявился фальсификатор Мунка — плотник по имени Каспер Касперсе, когда-то он работал у художника в ателье. Мы теперь знаем его имя, но тогда, в конце пятидесятых, все терялись в догадках, хотя петля понемногу затягивалась… Виктор и Георг смотрели на этих мошенников как на любителей, второразрядных пачкунов, даже рядом не стоящих с ними или со всем теперь известным Ван Мегереном. Но причины для беспокойства у них были: люди стали нервничать, возобладала осторожность, аукционы и коллекционеры начали изучать провинанс картин куда более внимательно, особенно с большой насторожённостью относились к вновь обнаруженным работам.

Прежде чем продать очередную картину, они решили выждать, и выжидали довольно долго. Виктор продолжал работать у себя в мастерской. Заказы шли в Пеликаний переулок нескончаемым потоком. Он много ездил, продолжал методично расширять круг знакомств. По просьбе доктора Рюландера помогал разрабатывать новые методы спектрального анализа для обнаружения подделок. Он регулярно наведывался в Берлин. Временное потепление немецко-немецких отношений облегчило получение так называемой однодневной визы, и он ходил по восточным музеям, глазом фальсификатора приглядываясь к выставленным там сокровищам. А возвращаясь в Стокгольм, погружался в работу — официальных поручений становилось всё больше, и они были всё серьёзнее.

В связи с одним из таких поручений он вновь повстречался с Астой Берглунд. Проходила инвентаризация собрания Художественной академии на Фредсгатан, и Виктор в числе других экспертов был привлечён для руководства работами. Причиной инвентаризации были далекоидущие градостроительные планы: квартал Клара подлежал сносу, и коллекцию приходилось переводить в другое место.

После утренней планёрки он заглянул в один из классов, где учащиеся писали этюды. На стуле посреди класса сидела обнажённая модель, похожая на скульптуру Джакометти [170]— истощённая, несчастная. Она посинела и дрожала — в зале было довольно холодно. Это была Аста. Виктор не виделся с ней с тех пор, как она покинула Стокгольм.

Он дождался перерыва. Ученики вышли в коридор покурить.

— Как насчёт пообедать? — спросил он. — В память о старой дружбе…

Они пошли в бар «Опера», и Аста рассказала ему, как жила эти годы. Родители положили её в клинику в Хельсинки. Он прошла курс дезинтоксикации… ей делали уколы какого-то препарата с куда большим наркотическим эффектом, чем привычный ей амфетамин, — к такому умозаключению она пришла, потому что почти ничего не помнила из того времени. Всё это происходило под наблюдением врача, который к тому же был близким другом отца.

— Через месяц я сбежала, — объяснила она, с наслаждением вгрызаясь в заказанный Виктором бифштекс, — но дальше вокзала не ушла… Папочка объявил меня в розыск…

Они перевели её в частную лечебницу под Васой. Она покорилась, стоически глотала горсти успокоительных таблеток и всерьёз решила примириться с судьбой. В конце концов консилиум нашёл, что она достаточно здорова, чтобы её выписать. Несколько лет всё шло хорошо. Она жила в своей девичьей комнате, завела новые привычки, понемногу начала писать, в основном пейзажи… встречалась с друзьями детства, ездила под присмотром старшего кузена в Хельсинки — побывать в обществе… Всё так и шло, пока она в один прекрасный день не поняла, что живёт в тюрьме, и села на первый же паром в Стокгольм.

— Даже не думала, что сорвусь так быстро. Всё повторилось, причём мгновенно. Мама и папа, похоже, потеряли надежду… прислали через адвоката письмо, что лишают меня наследства.

— Чем ты зарабатываешь?

— Иногда подрабатываю натурщицей. Есть несколько мужиков, они меня кое-как содержат… в общем, всё, как раньше…

Она машинально гладила колени. Виктор заметил, что на руках полно синяков, и тут же понял, что не хочет узнать их происхождение.

— У одного из них я живу, — сказала она. — В ожидании лучшего… Если не хочешь нажить неприятностей, надо уметь доказать, что ты где-то живёшь. Не только вы, мужелюбы, можете нажить на свою шею неприятностей, то же самое касается и молодых женщин, живущих неупорядоченной, по мнению властей, жизнью. Бездомных… они ночуют в парке, потому что им негде больше ночевать. Они идут за незнакомцем, чтобы не замёрзнуть. Если не повезёт, осудят за бродяжничество… А ты разве не знаешь, что власти поделили нас на категории? Содержанки, девки для танцев, уличные девки, бандитки, сутенёрки и пташки. Пташка — это молодая бродяжка из пролетарской семьи, так что я под эту категорию не попадаю… Есть ещё попрошайки, психически неадекватные, инфантильные, искательницы приключений, сводницы, разносчицы наркотиков и асоциальные имбецилки… Ты же понимаешь — у нас больше подвидов, чем у убийц…

Она зажгла сигарету и выпустила тонкую струю дыма.

— Я из этого никогда не вырвусь, — тихо сказала она. — Постоянная охота за деньгами и лекарствами. И к тому же боюсь, что меня схватят… Ходят слухи, что некоторых стерилизуют.

— Если хочешь, можешь пожить у меня…

— Из этого ничего не получится. Через несколько недель меня опять начнёт ломать. Или к тебе будут приходить типы, которых ты вовсе не хотел бы у себя видеть.

Вещи будут исчезать… Полотна. Соседи начнут жаловаться…

Она протянула руку и сняла волос с воротника у Виктора.

— Если тебе интересно, могу рассказать кое-что о Фабиане.

Даже если бы он и хотел, он не мог бы скрыть интереса.

— Отец послал его к известному психиатру в Гамбург. Не знаю, известны ли тебе новые методы лечения гомосексуальной болезни…