Лесли Эпстайн - Сан-Ремо-Драйв

— Вы не можете так работать каждый день. С утра до ночи.

— Почему? Почему ты так говоришь?

— Вы забыли про завтра.

Мартин лежал на спине и с силой тянул за рукоятку ключа.

— А что завтра? — спросил он.

Эдди повернул ко мне лицо.

— Загадки загадываешь?

— Да нет! День выборов. У вас должен быть выходной. По-моему, есть такой закон. Наша школа весь день закрыта. Вы должны голосовать.

— Голосовать? За кого? За президента?

— И за конгресс. Разве вы не хотите, чтобы вернулись демократы? Чтобы выбрали Гарри Трумэна?

— Я в это не играю, молодой человек. Трумэн ничего для меня не сделал.

— Но посмотрите, в каких условиях вы трудитесь. В этой жаре, в темноте. И миллионам приходится работать так же, в шахтах. За гроши. Кроме того, президент Трумэн — за равноправие вашего народа. Поэтому и Стром Тёрмонд [76] Стром Тёрмонд в 1948 г. выдвинул свою кандидатуру на пост президента; он представлял консервативных демократов-южан, сторонников сегрегации. выставил свою кандидатуру. На Юге уже нет единодушия. Знаете, как я говорю? Я говорю: скатертью дорога! Они даже не американцы. Они линчуют. Заставляют цветных людей пить из других фонтанчиков. Они как нацисты! Я их ненавижу! A-а, я понял! Вы меня разыгрываете. Вы голосуете за Уоллеса? Да? Я понял. Моим родителям тоже хотелось. Но папа, он Норман Якоби, писатель и продюсер, он сказал, что от добра добра не ищут. Говорит, голосовать за Уоллеса — значит голосовать за Дьюи. За большой бизнес. За статус кво. Мартин, вы были в армии. Разве вы воевали не за то, чтобы стало по-другому? Не за то, чтобы жизнь стала лучше?

Огромный черный человек отпустил ключ, который держал обеими руками. Он передвинулся и навел на меня желтые глаза.

— Смотрю на тебя, — сказал он, — и вижу яблоко, гнилое насквозь.

Я задохнулся. Как будто эта громадная ладонь залепила мне оплеуху. Что я сказал? Что я сделал?

— Не голосую за диксикратов [77] «Диксикраты» — демократы из южных штатов, противники гражданских свобод. . Не голосую за демократов, — сказал Эдди. — Не голосую за прогрессистов. Газеты читаем, фамилии знаем. Ты живешь в этом имении. Я видел рояль через окно — он больше комнаты, где я родился. Это точно. Если приду ночью и возьму у вас серебряную вилку, я буду есть, как король, — только скоро опять окажусь в тюрьме, и тюремщиком будет твой Гарри Трумэн. Вот тебе и вся политика, молодой хозяин. Твоя мама срезает красивые цветочки. У тебя белая девочка. Нигер надевает фуражку на свою черную башку и возит тебя в город на машине. Ты, можно сказать, кушаешь пирожное, а таким, как я, не оставишь и крошек.

— Она не моя девочка!

— И когда ты про мистера Нормана Якоби говоришь, для нас с Мартином это пустой звук. Я знаю, кто селится в этом районе. Полазил под их домами. Перед тобой мы работали у того, который сделал «Кинг-Конга». Мы его видели, да, Мартин?

Молчаливый негр лежал навзничь, втянув губы, и водил глазами; он вполне мог быть гигантской обезьяной, упавшей с Эмпайр-стейт-билдинга. Грудь у него вздымалась и опадала, как у издыхающего зверя.

— Когда Мартин был на войне, я в кино ходил чуть не каждый день. По-хитрому ходил — платить ни разу не пришлось. Наверное, все фильмы видел, какие есть. Хорошо в темноте, когда сидишь один. Ты говоришь, ненавидишь южан. Говоришь, они выродки. А ты послушай. У меня друзья там были в детстве, белые и черные. Фонтанчики, говоришь? Я из тех же пил, что они. Они на всю жизнь друзья, хотя мы не видимся и не разговариваем. Конечно, они выросли и хотят теперь белых девушек, белых дам. Но они все равно со мной. Сколько лет я сидел один в кино и, скажу тебе, ни разу не видел в фильме черного, чтобы хотелось с ним подружиться. Только слуг, вроде твоего Артура и Мэри, да иногда чечеточников. Мистер Тёрмонд из Южной Каролины? Да он ни черта в дискриминации не смыслит, по сравнению с теми, кто снимает фильмы. Не говори мне про голосование. Не нужно мне твоей политики.

А меня вдруг ушибла мысль: откуда он знает, как зовут нашего дворецкого и служанку? А потом: откуда он знает про «Стейнвей»? Но все это заслонил другой тревожный вопрос. Почему все пошло не так? Где товарищеский дух? Рабочая солидарность? Что случилось — и так быстро — после того, как я помог с молотком и лампой? После того, как хлопнул по ладони черного? Они уже буквально отвернулись от меня и занялись своим делом. Мартин последний раз рванул ключ и свернул муфту. Труба над ним разошлась, и из нее потекла ржавая струйка. А Эдди уполз углублять траншею.

Я пополз за ним. Во рту у меня опять пересохло. Хотел заговорить, но слова застряли в горле. Я набрал в грудь воздуха и выпалил:

— У нас там бассейн. Вы не хотите искупаться?

Эдди не ответил. Продолжал ковырять землю острием кирки. А Мартин бросил ключ и перевернулся на живот. Ни слова не говоря, он пополз к далекому выходу. Эдди по-крабьи двинулся следом. Последним на свет и воздух вылез я. По длине теней было понятно, что день на исходе. От асфальтовой дорожки и от кирпичной стены шло больше жара, чем с бесцветного неба. Нового «бьюика» тоже не было в гараже.

— Нам туда. — Я показал на аркаду.

Но они и так уже были под аркой. Я вышел за ними на двор. Солнце висело низко над лимонной рощей. Зеленая лужайка была слева, бассейн — справа. Я нагнал негров и показал на беленую кабинку.

— Там можно переодеться. Там купальники, полотенца и шапочки, если нужно.

Мартин тут же стащил с себя туфли, потом спустил штаны и одной рукой содрал рубашку, превратившуюся в мокрую тряпку. Разделся и Эдди. Оба подошли к краю бассейна. У Эдди из спортивных трусов торчали тонкие ножки. Тугие короткие трусы Мартина были ослепительно белыми, точно из алебастра. Медленно, как подпиленная сосна или секвойя, он боком повалился в воду. Ушел глубоко и повис там большим черным пятном — можно было подумать, что это рояль. Потом всплыл и, брыкнув ногами, снова ушел в воду. Эдди соскочил у мелкого конца и начал подпрыгивать. Он махал руками и брызгался. Потом стал кричать и ухать.

Сетчатая дверь кухни открылась и с шумом захлопнулась. На пороге стояла Мэри в своей белой форме. Дверь снова приоткрылась. Показалось плечо Артура.

— Кто там озорничает? — спросил он.

— Это рабочие, — ответил я. — Из-под дома. Я их пригласил.

Мэри сказала:

— Твоя мать не обрадуется этой рвани.

Но в машине, которая остановилась на кругу, была не мать. По стуку дверцы я понял, что там «паккард». Минутой позже из-под аркады вышел Норман. Он был в спортивном пиджаке и мягких брюках. Как всегда, из нагрудного кармана высовывался белый платок.

— Папа, привет! — крикнул я. — Это Мартин. Это Эдди. Я пригласил их искупаться в бассейне.

Норман уже сбегал по ступенькам. Широким шагом он прошел по плитам к краю бассейна. Протянул руку, и Эдди с мокрыми усами пожал ее.