Владимир Шатов - Ковчег

Сотников наскоро заснул и видел чёрно–белый сон, в котором незнакомая девочка взглянула на него огромными, невероятно светлыми, влажными то ли от дождя, то ли от слёз глазами и время во вселенной на мгновение остановилось.

На следующий день на почти безлюдной, морозной улице он вновь увидел эти глаза…

Девушку звали Катя и через месяц они поженились.

28

День девяносто второй.

Дописываю на следующий день. Как странно устроен человек! Иногда, кажется, что у тебя не осталось никаких сил и ты пустой, как выпотрошенный банк. Тебе хочется только одного, закрыть глаза и забыться навеки. Но вдруг случается что–то непредвиденное и ты должен пережить, перетерпеть ещё нечто ужасное. И ты терпишь и как–то живёшь дальше…

Как я написал в прошлой части, меня в Убежище уже нетерпеливо ждали.

Славик, мой незаменимый помощник стоял у горизонтальных ручек поднятого перископа, а рядом переминался с ноги на ногу смущённый капитан Жиров.

- Вы должны это увидеть, – сказал мне взволнованный Славик. - Посмотрите и принимайте решение сами.

- Я устал и не хочу ничего решать, хватит…

Помощник нахмурил выгоревшие брови и освободил место у окуляров перископа. Я нехотя посмотрел в замутнённые стёкла. Сначала я не увидел ничего кроме снега. Он по-прежнему валил сплошной стеной и глаза, даже усиленные мощной оптикой ничего не различал в пределах нескольких метров.

- Я ничего не вижу. - Вдруг в зону относительной видимости буквально вывалился человек. Он был замотан в какие–то невообразимые тряпки и сначала я не узнал его. Человек упал на колени и просящим жестом протянул руки в мою сторону. От падения заиндевевшее полотенце сползло с головы и, не смотря на то, что от жгучего мороза кожа на лице висела кошмарными струпьями, я узнал его.

- Егор! – не сдержал я горького возгласа. - Сынок!

Дальше я не помню, что кричал и что делал. Очнулся я только у выхода из Убежища. Меня крепко держали за руки мои товарищи. Несмотря на это я бился телом в бронированную дверь и умолял выпустить меня.

- Тише, тише Александр Николаевич. – Успокаивал добрый Славик. - Егору теперь уже ничем не поможешь…

- Выпустите меня!

Через полчаса я понемногу успокоился. Умом я понимал, что несчастному сыну я никак помочь не смогу, а навредить жителям Убежища, если открою дверь и впущу радиацию, могу сильно. Сердце буквально разрывалось от тоски и боли. Мне чудились удары в дверь с той стороны, словно мой мальчик последним усилием просил спасти его. Одно дело знать, что он просто ушёл в неизвестность, другое видеть его умирающим и не иметь возможности ему помочь…

- Не дай вам Бог пережить такое.

Так закончился тот страшный день и если бы не обязанность фиксировать все события, я бы не за что на свете, не согласился бы вспомнить о нём…

- Патриарх, – негромко окликнул подошедший Химик.

Он стоял перед смотрящим в бесконечность стариком и с жалостью смотрел на старого друга.

- Вам необходимо пойти отдохнуть.

- Да… - очнулся он от навязчивых воспоминаний, нахлынувших после чтения

дневника.

Тот лежал у него на коленях и Патриарх машинально поглаживал его левой рукой, словно прощаясь с кем–то… У него всегда была уникальная способность мгновенно возвращаться в действительность и он строго спросил:

- Как идёт подготовка?

- Нормально.

- Успеваем?

- Да.

- Все люди на местах?

- Не беспокойтесь, люди работают, как никогда! – Химик непонимающе развёл худые руки. - Они воодушевлены и мотивированны. Мне даже странно видеть, как сильно они стремятся выйти отсюда…

- Хорошо! – одобрил услышанные слова задумчивый Патриарх. - Тогда я, пожалуй, действительно пойду, отдохну…

- До утра Вам здесь точно делать нечего. – Сказал уверенно Химик. - Когда мы будем готовы к встрече, Вас позовут. Неизвестно, что ожидает нас завтра.

Патриарх кивнул, и с трудом выбравшись из объятий глубокого кресла, двинулся в сторону своей комнаты. Никаких угрызений совести, по поводу своего не участия в общей работе, у него не возникало. Он знал, что все его способности, сила и выдержка потребуется чуть позже…

День триста шестьдесят четвёртый.

Прошёл год! Не верится, неужели только год минул с того проклятого Дня. Будто целая вечность… Сейчас, кажется, что только так мы и жили всегда. Словно ни у кого из спасшихся в Убежище не было до этого другой жизни. Не было радостей, любви, солнца, наконец…

- Неужели это когда-то кончится? - гадал я бесконечными ночами.

Беспросветная борьба за существование подорвала силы людей. Попробуйте мечтать о счастье, когда нечего пить. Попробуйте рисовать картины, если нет света, и почти всё время проводишь в темноте. Попробуйте говорить о любви, если перекрыт воздух!

Мы пережили все беды, и я с гордостью могу сказать, мы остались людьми.

- Битву за право жизни мы выиграли!

Досталось нам такое естественное право тяжким трудом…

Я закончил предыдущие записи после месяца проведённого нами под землёй. Тогда наивно думалось, что самое трудное позади. Глупец! Всё самое тяжёлое только начиналось…

Именно по этой причине я не брался за дневник одиннадцать месяцев. Не хватало сил…

Мы пахали круглые сутки, чтобы Община смогла выжить. Негромкие слова Ивана Петровича Григорьева прозвучали, как вынесенный приговор:

- Вода заражена!

- Ну и что?

- Пить её нельзя. Мы в таком случае медленно умрём от радиации.

- Как так? – я попытался спрятаться от страшной правды за умными словами.

- На поверхности больше месяца валит чудовищный снегопад. Слой снег закрыл землю многометровой изолирующей шапкой. Артезианская скважина, питающая Убежище пробурена на глубину больше ста метров. Как радиация попала в воду? Почему до сих пор она была нормальной, а теперь вдруг оказалась заражённой?

Я зло посмотрел на старого, уставшего собеседника, будто он один виноват в случившейся беде. Мы стояли в низкой комнате, где находилась упомянутая скважина. В углу, в свете одинокой лампочке, тускло блестели нержавеющие бока автоматической линии по очистке и разливу воды. Линия досталась нам случайно, до Дня здесь разливали на продажу воду в девятнадцати литровые баллоны. Григорьев разговаривал со мной, как с неразумным дитём:

- Глубина скважины некоторое время спасала нас.

- А теперь?

- Заражённой воде с поверхности понадобилось некоторое время, чтобы просочиться вглубь. Морозы мешали этому процессу, поэтому какое–то время мы выиграли.

- Вот именно какое-то, – буркнул я не скрывал раздражения. - А что делать дальше?

- Дальше медленная смерть. Или от жажды или от радиации... – Григорьев словно смирился с подобной участью. - Выбирайте.