Владимир Шатов - Ковчег

- Топчут и топчут, - причитала Семеновна, яростно орудуя шваброй по порванному во многих местах линолеуму. - Нервов моих на вас больше нету!

Силы у неё, однако, находились на всё. Она постоянно, что-то разбивала, с кем-то ссорилась, на кого-то кричала. Нет ничего более разрушительного, чем глупость под маской незаменимой деятельности!

Вообще–то, по большому счёту, Сашке повезло. Когда он сломал руку, в больнице дежурил хирург Сергей Швецов. Он окончил столичный медицинский ВУЗ и оказался в их местности по распределению, в порядке обязательной отработке в течение трёх лет. Доктор за несколько часов собрал Сашкин локоть буквально из осколков.

Будь на его месте другой врач, мальчик остался бы на всё жизнь калекой, а так повезло!

- Благодари и вспоминай доктора всё жизнь! – поучала верующая мама. - Золотой он человек, грамотный и красивый…

По какому–то злому закону компенсации, Швецову крупно не повезло следующим летом.

Он отдыхал летом на городском пруду со своей симпатичной и весёлой невестой Аллочкой. Вдоволь накупавшись и нацеловавшись, они решили ближе к вечеру собираться домой.

- Я нырну в последний раз,- сказал импульсивный Сергей перед сборами. - Вода уж больно хороша!

- Нырни Серёженька, нырни…

Он красиво прыгнул с обрыва, войдя в воду почти под прямым углом, и не вынырнул... Его нашли на следующий день вызванные водолазы. Швецов зацепился за дубовую корягу, о которую он ударился головой в момент изящного прыжка. От оглушающего удара талантливый врач потерял сознание и жизнь...

- А здесь не так уж страшно. - Постепенно Сашка привык к больнице.

Выучил распорядок и неписаные правила поведения в больнице. Вовремя ходил на предписанные процедуры и невкусные обеды. На его седьмой день рождения мать привезла подарок, чудесную настольную игру.

- Сашенька, сыночек! – она пыталась заглушить чувство вины, от невозможности облегчить его страдания. - Играйся, только смотри не сломай…

- Спасибо мамочка!

Суть игра заключалась в попадании металлическим шариком в лунки с животными разной очковой стоимости. Сашке особенно нравилась охотиться на лису с хитрым и добрым выражением рыжей мордочки. Да, и стоила она дороже остальных зверей…

Лечащиеся мальчики сразу же начали относиться к нему с видимым почтением, заискивающе прося поиграть с ними. Мать ещё привезла пирожных и конфет. Одну из них, особенно красивую, как страны, о которых рассказывал Сенкевич, Санёк носил в кармане пижамы несколько дней. Ваня Никитин, сосед слева, решил подразнить его, внезапно выхватив её из рук:

- Моя!

- Отдай, - угрожающе предупредил Шурик. - Пожалеешь!

- Не догонишь, не догонишь. - Подначивал его коварный похититель. - Жадина-говядина...

- Ах, так!

Сашка от отчаянья и растерянности нервно толкнул его, пытаясь возвратить блестящую мечту.

Ваня неловко упал, глухо ударившись головой об угол тумбочки. Из разбитой головы обильно полилась густая и страшная кровь. В ужасе от содеянного злоумышленник, боясь неотвратимого наказания, немедленно залез под пыльную кровать и там незаметно уснул. Он представлял его в образе Василия Петровича, заведующего детским отделения, грозного и непогрешимого.

- Вот бы не просыпаться! - Сашка закрыл глаза, чтобы ни видеть его рассерженное лицо.

Когда он проснулся, к нему под кровать заглянул Ваня с перебинтованной головой и улыбкой на веснушчатом лице.

- Не бойся, я на тебя не в обиде. – Он протянул злополучную конфету. - Не очень то и хотелось…

- Если хочешь, оставь себе.

Авторитет Саши после инцидента сильно вырос. Ему позволялось даже присутствовать во время сражений в шахматы, происходившими между старшими мальчиками. Наблюдая за ними, он самостоятельно выучился игре и вскоре начал обыгрывать вчерашних учителей.

Когда он впервые поставил мат самому авторитетному игроку палаты Юрке Ковалёву, тот ничего не понял. Проиграв ещё три партии подряд, он истерически закричал:

- Ты что творишь?

- Просто играю...

- А ну–ка, давай ещё разок. - Велел гроссмейстер палатного масштаба. - Ты точно мухлюешь!

- Я не мухлюю…

Через месяц Сашку выписали, но гипс ещё долго не снимали. Рука сильно болела, и часто ночью он просыпался от нестерпимой боли. Заснуть подолгу не удавалось, и он приходил в комнату к родителям. Они крепко и спокойно спали, утомлённые беспросветной жизнью.

Шура смотрел на них и не понимал как мама, самый родной человек на свете, может спать, когда он так мучается. Постепенно мальчик понял, что его боль и одиночество никто и никогда не сможет полностью разделить с ним.

- Как же так... - он возмущённо буравил взглядом спящих, на одной большой кровати, любимых родителей.

- Получается, никто не может до конца понять и разделить мою боль и радость?

Понял это, Сашка внезапно стал взрослым...

Теперь он смотрел на находящихся рядом людей, как на случайных попутчиков в его вечной драке с болью. А они сами также одиноко дерутся со своими страхами и тайными мыслями.

После того как сняли гипс, рука оказалась сросшейся в локте под прямым углом. Пришлось несколько месяцев разрабатывать её. Отец смастерил деревянное корытце, в котором вечерами парили больную руку лечебными отварами трав. Потом по миллиметру разгибали упёртый локтевой сустав. Шурка истошно кричал от боли... Мама плакала от собственного бессилия и приговаривала скороговоркой:

- Потерпи родненький!

- Больно!

- Как ещё я могу помочь тебе сыночек?

- Дай конфету…

- Скоро всё наладиться... Ручка заживёт, маленький.

- Хватит, хватит…

Позднее, в начале весны они с мамой поехали в Крым, в знаменитую грязевую лечебницу. Путешествие из мира мороза и снега в сказку запомнилось ему на всё жизнь. Ещё Саша запомнил обволакивающее тепло и сногсшибательный запах евпаторийской грязи. На берегу просыпающегося моря, мама строила ему домики из камней и следила, чтобы он разрушал их, бросая шумную гальку выпрямлявшейся рукой.

- Только левой, - напоминала она. - Бросай левой сынок!

Через полгода упражнений Сашкина рука выпрямилась и о себе уже не напоминала. Осенью он пошёл в школу, и только шрам на локте остался на вечную память о случившемся инциденте. Его левая рука стала значительно сильнее правой, и он никогда, ничего в жизни больше не боялся. Даже собак...

Устало прислонившись к покрашенным серо-синей краской стенам, одиннадцать мужчин разного возраста и всевозможного вида, как попало развалились на холодном бетонном полу. Они медленно остывали от только что закончившегося боя и пока до конца не верили в своё спасение.

- Ё–моё, – казалось, на круглой физиономии худенького паренька, тёмной от гари и копоти, присутствовали только огромные голубые глаза. - Я уже попрощался с белым светом, думал, капец настал…