Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

И стала тьма текучая глиняная и только молнии освещали тьму эту быструю колодезную.

И тут ливень глиняный тесный избыточный упал на колоколенку и умертвил огонь её.

И тут стала тьма.

Но были молнии блескучие и я увидел мать свою Анастасию в ливне и бросился к ней и она помогла мне в ливне темном залезть цепко подняться на одинокое спасительное дерево смоковницу и тут я встал в ветвях мокрых сразу раждающих плод минуя листья и завязи…

(…О Господи дай мне слова плоды такие прямые истинные без листьев слов украшающих!)

И тут в ливне глиняном я услышал слова матери моей:

— Отче! Возьми меня с собою…

Устала я тут…

И когда призовешь меня от трудов тягот земных к небесному упокоению?..

Когда Отче?..

Устала я от неверных дождливых земных русских родных моих дорог…

Хочу на пути небесные, где нет земной пыли и тьмы дождливой…

Когда Отче?..

…Матерь мама мама мама! мати?..

И ты хочешь уйти?..

И ты хочешь оставить меня во тьме в ливне этом глухом на дереве этом одиноком?..

Матерь мама мама не уходи!..

…И тогда я плачу и хочу сойти с дерева.

И тогда я плачу в ливне и хочу сойти с дерева и удержать матерь мою…

…Мама мама! не уходи… не оставляй меня…

И тут бьют вспыхивают раскидистые развалистые слепящие знобкие молнии и текут стоят ливни глиняные и кладбищенская гора податливая сползает откатывается отодвигается.

И ползет оползень сель глина текучая густая безысходная адова.

И древо осиянных молний ветвистых в небе агатовом стоит ослепляет бродит полыхает!..

И тут кладбищенская гора раскалывается разверзается и в трещинах являются выглядывают мертвые в давних потраченных потлелых выжидающих саванах гробах своих, как недозрелые птенцы в расколотых прежде срока яйцах скорлупах хрупких.

И гора мертвых движется ползет в ливне текучем к церкви сгоревшей и глядят белеют мертвые.

О Господи!..

Оле!..

И я стою берегусь дрожу умираю уповаю хоронюсь на смоковнице одинокой а под смоковницей стоят Муж в багряной милоти и Генералиссимус-Азраил Ангел.

И гора текучая кладбищенская идет грядет ползет на нас. Алчет взять утопить поглотить необъятная топкая бездонная нас нас нас… да…

И глядят из саванов и гробов рухлых ветхих земляных древлих усопшие..

…О Боже! о нощь о мама я хочу домой в кривую сладкую железную кровать свою блаженную сиротскую продрогшую!

И тогда Генералиссимус-Азраил Оборотень содрогается и хочет бежать Он.

Я вижу с дерева! я вижу с дерева при молниях стойких что он дрожит, что трубка с табаком колхидским дрожит дрожит мается трепещет в его узких монгольских горских устах.

Я вижу что он хочет бежать…

Тогда Муж в милоти говорит ему:

— Не беги… Еще не пришло время восстанья воскресенья убиенных мертвых твоих.

А только выглянули из могил они.

А когда выйдут к тебе — не убежишь.

Ибо велики кладбища твои… Но близки сроки…

…И близки сроки!..

О Господи! да что ж Ты?..

И Ты уходишь?..

И тут утихает усмиряется умирает вянет чахнет изнемогает изникает ливень глиняный покорный.

И гаснут гинут молнии покорливые.

И гора сель оползень встает и не движется более гора гора могильная воскресшая загробная невольная.

И гора не движется и мертвых вновь поглощает сокрывает до времени хоронит.

Господи доколе уходишь?..

О Боже! Отче!..

…И тут с колокольни обгорелой сходит слезает блаженный умиротворенный тихий Иван Илья-В Поле Скирда звонарь Руси одинокой.

И у него в хваткой смертной руке вырванный язык било колокольное. Вырвал он судорожно предгибельно язык колокольный пред огненной кончиной своей.

Но кончина не свершилась…

И от него пахнет паленым волосом, потому что огонь уже тронул задел взял его, но ливень спас его. И потушил волосы и тело его горящее.

И он плачет и он весь дрожит радостный, потому что уже умер он преставился переселился в огне, но ливень градовый тучный тяжелый непроходимый святой нежданный нечаянный спас его.

И он весь дрожит и плачет и трясет машет вырванным напоследок тунным колокольным языком-билом:

— Отче! Иисусе!.. Иль Ты со мной Отец Вечный мой?..

Иль Ты со мной с мимошедшим с тленным с пианым грешным мною?..

И Муж в милоти гладит Ивана Илью-В Поле Скирду по седой обгорелой голове его и обгорелым рукам его.

— Пойдем со мной Иван Илия в больное хворое поле русское.

Пойдем со мной Иван звонарь к русским храмам сиротам моим.

Пойдем звонарь к колоколам русским молчащим таящим уповающим.

И ты вернешь язык било звон гуд праздник красный русский колоколам молчащим брат обгорелый мой? — и Он улыбался а потом пошел от смоковницы.

И Иван Илья-В Поле Скирда весь плакал весь был в слезах как прежде колокольня его в струях блаженных ливня.

И торопко суетно побежал он вослед за Мужем, бия вия ногами в трофейных немецких сапогах шумно в свежей дождливой земляной гуще тине как охотничья собака в камышах топких.

Но Муж в милоти шел неслышно на водах шумящих на глинах текучих и только касался их ступнями летучими…

И уходил и возвышался на водах шумящих бегучих щедрых щедробегущих.

…Отче!..

Ты? Ты? Ты?..

И только раз на земле этой Ты живой во плоти земной являешься быстротечному суетному человеку.

И не всякий узнает Тебя…

Отче но я узнал.

Отче, на Руси правда — стёжка торёнка тропинка, а ложь — поле необъятное топкое.

Да в дождь и в снег не обойтись без тропинки… Да!..

Оле! Господи и Ты — Тропа Стезя святая одна на Руси неоглядной… Отче!..

И я Иван Илья-В Поле Скирда в Поле Беда и я Иван Илья Звонарь Твой бегу бегу тщусь за Тобой Отец мой!..

И еще в руке Спаса была малая свеча и Он зажег её от угольцев церкви и она взялась затрепетала в руце Его и была в перстах Его как малая церковь кроткая горящая.

И они уходили…

И уходила с ними изобильная богатая сизая дымная туча, в которой метались вились бились ветвистые колосистые огненные молнии как жемчужные рыбы в темной реке наводненья.

И они уходили и туча богоданная отзывчивая уходила с ними, как привязанная, как послушная.

И они уходили и уходила с ними туча-река с рыбами-молоньями.

И только мать моя Анастасия в вологодской кружевной ночной безвинной беззащитной своей рубахе неслышно шептала метала вслед им:

— Отче! устала я от дорог стезей руських… аз ведь днипровская сарафанница византийськая дальная полянка беглянка…

И устала от стезей Руси многокровавых…

Господь мой егда же призовешь мя мя мя от трудов земных к небесному упокоенью к небесным селеньям блаженным?

Когда Господь мой?..

И Он обернулся.

И Он обернулся.

И он обернулся на малый земной шепот матери моей.

И свеча горела в руце Его.