Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Тебе летать… У тебя под буркой два несметных крыла…

И я сплю и не не верю… и не чую… и не знаю… и глядит мой тайный глаз…

И Анастасия в неоглядной глухой совиной бурке вся, но тут она неловко отходит поворачивается и бурка на миг отворяется распахивается и я вижу, что нет там под буркой двух крыльев, а есть меж яблоневых сахарных грудей ее есмь стоит растет хунзахский нож кинжал с серебряной певучей унцукульской ручкой…

…Мати матерь и там у грудей млековых где ты носила кормила держала лелеяла любезное родимое дитя — теперь стоит томит нож кинжал.

И там где текло млеко молозиво молоко — теперь сбирается тишайшая руда кровь…

Матерь это кровь?..

…Спи спи спи сынок.

Это сон сон сон…

Это я принесла тебе гиссарский гранат тугой и разрезала расколола его…

Это гранатовые зерна текут средь сливовых дымчатых сосков…

Спи сынок…

Сон сон сон…

И тут вновь заверещал затосковал затужил вилюйский соболь на руках у Джамала-Диловара отца убитого вилюйского утопленника моего.

И тут Анастасия улыбаясь уже радая уже свободная сказала ему:

— Муже мой пойдем по путям твоим.

И они пошли из кибитки ночной.

И они пошли ступая на цыпочках на ножных перстах чтоб не разбудить свое дитя, чтоб не разбудить не смутить меня…

…Ай сон? сон? сон? ай сон уже не друг а враг! ай сон уж враг уж тать убивец заклят!.. ай!..

Нощь уже не друг, а враг… да…

Но! нет! нет! нет!..

Нет!..

…Мати маа там под буркой не было ножа!..

Там было два смоляных младых маслянистых великих уповающих неоглядных необъятных крыла!.. Да!..

Мати ты не ушла, ты птица, ты бзыбьская небесная орлица! ты улетела а не ушла!.. Да!..

…Но выходят из ночной кибитки-мазанки Анастасия-Русь и Джамал-Диловар…

И там в ночи стоит шевелится течет столп дерево ветвистого огня…

Это Чинара Сасанидов горит.

Это Древо предков горит чадит огнем пламенем бежит…

И от него светло в ночи да скоро изойдет изгорит рухнет оно.

И вновь станет нощь.

И Анастасия-Русь и Джамал-Диловар стоят у горящего дерева и огонь близкий опаляет жжет их.

И Джамал-Диловар говорит:

— Так соболь ревновал кусал меня, что не разглядел я лица спящего сына моего.

Так мало мы были вместе на земле, жена моя.

Я пришел навестить тебя жено и узнать: верна ли ты?

И ты верна.

И встреча земная кратка, а разлука небесная велика.

И я ухожу на пути отцов своих на дорогу хамаданскую последнюю в Мекку а потом в Кербелу, где в тысячелетних гробных саванах своих лежат ждут уповают тлеют мусульмане-шииты.

Прощай жено верная при жизни а в смерти опять мы разлучились…

Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!..

Господь велик а человек мал… ай…

Но так мало мы были вместе на земле, возлюбленная моя…

Так мало было живых дней у нас Настя…

И он сразу ушел в ночь, потому что уже как живой рыдал.

И соболь сразу померк опал увял уснул на его руках…

И соболь стал прах…

А Анастасия пошла на Русь на Днипро, где когда-то младою полянкой девьей косарихой была была была.

А Анастасия в орлей бурке своей пошла на Русь в поисках Христа, но не нашла Его, ибо не было там.

И так Ея утеснили запугали забили за тысячу лет ее на земле руськой, что всю Русь она в страхе на ножных перстах высокая прошла.

И так печальна так пьяна была Русь…

Так холомы и долины ее травой могильной рухлой таким гробовым барвинком бурьяном заросли…

Так были рыдательны деревни русскиа богооставленные пианые и поля некормленныя сиротские ничьи отнятые у вековых мужиков сеятелей радетелей…

Так была печальна Русь, что Анастасия не могла понять — это живая Русь или в загробном бреду смуте смерти такая явилась привиделась она?..

И не могла понять Анастасия-матерь: Русь! ты жива иль мертва?..

И не могла понять матерь Анастасия — она на земле еще иль уже под землей она…

Да…

…Ой Русь откликнись отзовись ты в яслях иль в гробах?..

Иль я в бреду предсмертном и это нож хунзахский меж грудей моих войдя упрятавшись томит сосет гнетет меня?..

И это тайно в бурке кровь течет по мне, а не слеза?.. да?..

Господи!.. Пусть кровь а не слеза…

И тогда воспомнила Она: Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи…

О Господи Русь иль ты жива?..

О Господи иль ты весенняя ты в талом половодьи иль плачут очи моя?..

Иль Русь плачешь ты? иль плачут очи мои?..

Увы! Русь плачешь Ты. И плачут очи мои…

И Анастасия от Джимма-Кургана на Русь пришла дошла.

И от Руси на Днепр пришла. И на Днепре уже зима была.

И хватило ей крови ея.

И кровь ея повсюду за ней шла по следам ея.

И хватило крови ея на пути ея до Днепра-отца дального ея.

…Матерь мати и там у грудей млековых яблоневых орловских двухфунтовых антоновок где ты носила кормила питала лелеяла родимое дитя — теперь стоит растет бежит нож кинжал…

И там где текло млеко молозиво молоко — нынче сбирается копится тишайшая тайная руда кровь…

Матерь мама это кровь?..

…Спи спи спи сынок…

Это сон сон сон сон…

Это я принесла тебе тяжкий избыточный гиссарский необъятный тугой разрывчатый гранат гранат гранат — и разрезала расколола его у грудей моих… Да!..

О Боже, сынок, да задыхаюсь да улыбаюсь я, да это гранатовые полные ядра зерна текут свиваясь сливаясь у сливовых у дымчатых моих сосков…

Спи спи сынок… ты не можешь видеть соски матери твоей…

Спи спи сынок… закрой очи свои… а мне стыдно…

Дитя мальчик сынок мой мой мой… ой…

Далеко… уж далеко… уже далеко… уж далеко…о…

Ой…

И Анастасия ушла от Джимма-Кургана весной а на Днепр зимой уж дошла.

И хватило крови ея.

Ибо велик необъятен гиссарский разрубленный разъятый гранат!..

И кровь за ней повсюду по всея Руси по следам ея шла шла шла…

Но столько на Руси крови было! такая кровь такая талая река война на Руси по Руси всея текла, что кровь ея аки родник лесной мала неприметна была.

И так она Русь родину отчину свою прошла.

И пришла на Днепр свой.

А на Днепре зима.

А на Днепре прорубь порубь рана наша иордань неизбывная пустынная забытая лютая святая водокреща крещенская целительная стоит дымит парит манит.

Прорубь крещенская святая одна ты на Всея Руси недвижной сонной лютой ледяной одна ты живешь дымишь!..

Одна ты на Руси забытой богооставленной жива!.. Осанна!..

Да!..

…И тут Анастасия мученица пресвятая сняла с себя бурку чужую и обронила постелила ее на чистшие безлюдные днепровские снега и осталась в родной своей вологодской кружевной старинной рубахе и ветхом нательном оловянном кресте.

И взяла руками снежными унцукульскую серебряную ручку и выбрала отобрала вынесла вынула весь нож от тела своего и не было уж крови в ране потому что вся кровь изшла…