Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

… Лежа в койке и вяло прикидывая, останется ли она до утра и мы позавтракаем вместе, или уйдет через часик, чтобы накормить завтраком возвращавшегося из какой-то деловой поездки любимого мужа, я услыхал из коридора примерно такие звуки в примерно такой последовательности: хриплый, гортанный взмяв, шипение готовой вот-вот разорваться кастрюли-скороварки, а потом одновременно — пронзительный женский визг, тут же перешедший в завывающий жалобный вопль, и глухой стук рухнувшего на пол тела. Честно сказать, с кровати меня сдернул страх за Кота.

Выбежав в коридор, Кота я не увидел. Протрезвевшая подруга даже не пыталась встать с пола; приподнявшись на локотке, она остолбенело смотрела на свою ногу (очень красивую) своими зеленоватыми, обычно очень ясно выражающими лишь одну, главную цель существования их владелицы (отдаленно напоминающими кошачьи), но сейчас бессмысленно вытаращенными глазами. Кровь капала из сравнительно небольшой царапины, прорезавшей ее щеку от виска до шеи. Небольшой. Сравнительно… Сравнительно с рваной щиколоткой, из которой кровь не капала, а лилась.

Помню, я несколько секунд не двигался и лишь тупо смотрел на ярко-красный лак ее ноготков и маленькую голубую жилку, часто вздрагивающую миллиметрах в двух от краешка ярко-красного месива — рваной ранки на щиколотке.

Вряд ли Кот хотел добраться до вены. Если бы хотел, то добрался. Вряд ли он врезал ей дважды. Просто когда она брякнулась на пол, он, справедливо сочтя, что бой завершен и можно достойно покинуть поле битвы, перепрыгнул через нее, задней лапой с выпущенными когтями случайно задев ее щеку. Случайно?… Кот легко может перепрыгнуть через два таких тела, не задев их, с запасом, но… Кто его знает. Утром, после ее ухода (вопрос о ее ночевке решился сам собой — лишь к утру она была способна выговорить не заикаясь слова «я ж-же н-н-ечаянно») я долго объяснял ему, что она вовсе не собиралась на него нападать и совсем не нарочно доставила ему эту неприятность.

— Она — нечаянно, — монотонно бубнил я. — Ну, выпила, ну не посмотрела себе под ноги… Кстати, ноги у нее, что надо… И рыжая… Правда, в натуре, сам же видел — у нее халатик до пупа задрался… Рыжие, они, знаешь, не такие, как все — они… Они — рыжее, и кожа у них… Ладно, проехали. Ну, зачем надо было так сразу… Позвал бы меня… Ну, хорошо, допустим, я расслабился — имею же я право расслабиться… Ну, ты в принципе прав, но можно же было просто дать лапой, а ты сразу… Вена, это ведь тебе не шутки… Это, знаешь, если прокусить, так можно и далеко отправить… Ну, знаю, что ты знаешь, еще бы тебе не знать… Знаю, что не прокусил, но… если бы задел, а? Знаешь, в какой бы мы с тобой заднице оказались? Знаешь, каково сейчас скорую вызывать? Да еще лифтерша сегодня дежурит стервозная… Так бы и засветились. Подожди, постой, я же вежливо с тобой разговариваю… Ну, вот, только хамства от тебя и жди…

Кот, с терпеливым равнодушием выслушивавший мой монолог (только почему-то кинул на меня короткий испытующий взгляд, когда я соскочил на рыжих), не прекращая, правда, демонстративно вылизывать свой хвост, в этом месте неторопливо встал, дернул загривком — т. е. пожал плечами (какое мне дело до твоих лифтерш? Я пол часа привожу в порядок хвост, на который эта тварь наступила своей поганой лапой с раскрашенными когтями… А когти-то — тьфу!), и не удостоив меня даже легким кивком, отправился на балкон. На солнце он любил греться по утрам, до одиннадцати — где-то я читал, что до одиннадцати солнечные ванны совершенно не вредны…

Однако, не думаю, что этот эпизод послужил причиной его нелюбви к иногда приходившим «тварям с раскрашенными когтями» (его выражение, мой — только перевод). Во-первых, он не любил их и раньше. Всех. Да, их и было-то… Словом, всех, кроме…. А это уже во-вторых. Кроме одной.

Может быть, терпеливо и результативно отучая меня от блядства, он посчитал, что одну какую-то отдушину, одну лазейку надо все-таки оставить. Но почему именно эту? Почему именно ее? Да-да, ту самую, которая когда-то давно, в первую с ним (и вторую — со мной) встречу наступила ему на хвост… Рыжую.

Кот, удобно развалясь в кресле, неторопливо вылизывал бок, изредка кидая на меня косые взгляды. То же самое он проделывал все время, пока мы кувыркались в койке — большого интереса не проявлял, а просто давал понять: у вас свое дело, у меня — свое, валяйте, если вам так нравится… На мой взгляд, конечно, слишком много возни и суеты, но это уже дело вкуса…

Рыжей на него присутствие тоже было совершенно наплевать, и вела она себя по отношению к нему точно так же.

… Я думал, после того раза она никогда больше не позвонит и уж точно, никогда не придет ко мне. Она позвонила. И пришла. Я думал, Кот будет вести себя с ней еще хуже, чем с остальными — исчезнет перед ее появлением, долго будет окатывать меня презрением после ее ухода, а может, не дай Бог, и пожелает разобраться с ней окончательно. Вместо этого он отколол такой номер, что я поначалу просто не знал, как себя вести и даже вызвал у Рыжей раздраженное удивление своей растерянностью, потому что…

Он улегся в кресло, явно не собираясь никуда уходить, и спокойно наблюдал, как я расстилал постель, как раздевался, как стоял в растерянности, не решаясь попросить его убраться и вообще не зная, как себя вести, потому что никогда раньше не сталкивался с такой проблемой. Потом он бесстрастно наблюдал, как раздевшись в ванной, в комнату зашла Рыжая, как она, не обращая на него внимания, раскинулась на кровати в своей любимой, бесстыже-наглой позе, как… ну, словом, все остальное.

В тот первый раз я нет-нет, да отвлекался на Кота (понятное дело, раздражая Рыжую), не понимая, что это значит, и немножко боясь, что он вдруг возьмет и прыгнет на нее, решив довести начатое в прошлый раз в коридоре до логического конца. А логика у них в схватке одна… Случись такое, я бы наверное даже испытал какое-то облегчение. Хотя и не очень известно, чем бы это кончилось, все в конце концов уложилось бы в знакомую мне, нарисованную мной самим схему, которая хоть как-то, пусть нечеткими и неровными штрихами, но все же давала приблизительное представление о кодексе правил его поведения. Однако… Ничуть не бывало.

Он принял ее, как объективно существующий факт. И спокойно дал понять, что этот факт его не раздражает. Конечно, ни в тот раз, ни в другие он не включил ее в список членов семьи — никогда первый не заговаривал с ней, не обращался к ней ни с какими вопросами — но когда она подошла к нему, он спокойно рассмотрел ее всю сверху вниз, а потом снизу вверх (там было на что смотреть), убедился, что я не обманывал его — что она и вправду настоящая рыжая — и равнодушно разрешил себя погладить. О мурлыкании, конечно, пока и речи не могло быть, этой милостью он даже меня баловал редко, но и без мурлыканья я был просто ошарашен… Как ошарашен был и ее поведением.