Альбер Коэн - Любовь властелина

— А к тому же все эти изменщицы вечно заставляют тратиться на букеты, — буркнул Маттатиас.

— Хорошо еще, что бедный дядя не знает ничего о прегрешениях племянника, — добавил Соломон. — Бог в своей милости даровал ему желтуху, чтобы удержать подальше отсюда!

— Хватить ерунду молоть! — приказал Михаэль. — Что сделал господин — сделано правильно, а добродетель хороша только для коротконосых! И я бы хотел быть на его месте, потому что эта женщина воистину душиста, как жасмин, и лишена изъяна, как петушиный глаз.

— И величественней английского крейсера, — сказал Проглот для красного словца, поскольку уже начал скучать.

— И свежа, как вишенка, — совсем без всякой логики добавил Соломон.

— И ее щечки я бы охотно съел, даже если бы не был голоден, — снова подал голос Проглот. — Скажем, с огурчиками.

— А я вот, — сказал Маттатиас, — не считаю ее ни глазом петуха, ни свежей вишенкой, а огурчики я предпочитаю без всяких щек. И я уверяю вас, что это подсудное дело.

— И ведь правда, может явиться муж с пистолетами, — пошутил Проглот, поглядев на Соломона, который тотчас же вскочил, отряхнул свои теннисные брючки и надел овечью шубку.

— Друзья, — сказал он, — что-то я подмерз, и голова болит, пожалуй, мне стоит удалиться и отправиться в отель.

— О, робкий цыпленок! — вскричал Михаэль.

— И прекрасно, я робкий, и тем горжусь! — парировал Соломон, храбро сжав кулачки. — И я в этом нрав, поскольку страх предостерегает меня от опасностей и благодаря ему я жив! А что может быть прекрасней жизни? Я вам уже говорил, дорогие друзья, лучше жить на коленях, чем умереть стоя! А ты, Михаэль, знай, что боязливые люди любезны и добродушны, и Бог их любит, а ты, с твоими пистолетами и бычьей грудью, ты просто какой-то мусульманин, вот тебе! И кстати, знай, что я могу быть таким же смелым, как ты, но только если у меня нет другого выхода! Ответив так этому гнусному типу, я покидаю вас, мои дорогие кузены, и возвращаюсь в город, там гораздо лучше, чем в деревне!

Однако он тут же был осторожно схвачен Михаэлем и попал в его объятия, пришлось уступить, поскольку было ясно, что всякое бегство бесполезно, да и вообще, как он будет блуждать сейчас, когда уже за полночь, по этим дорогам, усеянным камнями и населенным призраками? Но надо, по крайней мере, спрятаться, поскольку муж может внезапно обо всем догадаться и помчаться за молодой дамой с ружьем, чтобы помешать ей поехать в то место с мороженым и танцами! Да, срочно прятаться, а не то догонит его шальная пуля! Сказано — сделано. Он залез на четвереньках в кучу спиленных веток возле мельничного жернова, на который облокачивались его кузены, и попросил Михаэля прикрыть его листьями. Замаскировавшись таким образом, он успокоился. Но не прошло и минуты, как его голосок донесся из-под листвы.

— О, Всемогущий Бог Иакова, — сказал голосок, — почему господин Солаль не любит дочерей нашего народа? Не они ли королевы жилища, не они ли умащивают волосы душистыми маслами в священный день Шаббата? Чем эти дочери гоев лучше?

— Они читают ему стихи, — усмехнулся Проглот.

— Забавно, я всегда так и предполагал, — подумав, сказал голосок.

— Но когда он болеет, — продолжал Проглот, — они больше не читают ему стихов, потому что их раздражает, когда он болеет. И тогда они кладут два пальца в рот, свистят и вызывают коридорного в гостинице, который тут же прибегает, и говорят ему: уберите эту падаль с моих глаз! Вот каковы они и каково их поведение!

— Да, но если ты не болен, какое это наслаждение! — возразил Соломон, высунувшись из листвы. — Прекрасная дама читает тебе стихи круглыми сутками, как же это бесподобно, — провозгласил он, вскочив, устремив глаза к небу и стиснув кулачки. — Ты встаешь, например, утром и сразу слышишь стихотворение, которое подобно персиковому соку для желудка твоей души!

— Проглот, — спросил Михаэль, — а эта история про падаль и свист — реальный факт или вымысел? Пока мне ясно одно: господин Солаль не болен, слава богу, но если вдруг в один несчастный день у него заболит спина, неужто она не сделает ему припарки?

— Что мне припарки! — воскликнул Соломон. — Что мне припарки, если утром, проснувшись, я… — Но вдруг вспомнил, что он — Соломон, продавец абрикосовой воды, и замолчал.

— Раз тебе это так нравится, о, муравей с человеческой головой, — сказал Проглот, — чего же ты медлишь, почему бы тебе не увести у господина Солаля его поэтическую свистунью?

— Я слишком маленький, — объяснил Соломон. — Я ей не понравлюсь, понимаешь ли, друг? Всевышний, да будет Он благословен, лепит земных тварей по своему желанию.

— Да что интересного они находят во всех этих любовях? — зевнул Маттатиас. — Мне милей изрядная прибыль в конце года.

— По какому желанию? — агрессивно спросил Михаэль. — Что ты знаешь, о, заячьи яйца, о, сын отца с жидким семенем, что знаешь ты о желании, которое ждет их в эту жаркую ночь? Что ты знаешь, осел, о том, как, воспламенясь в танце, они пойдут наслаждаться друг другом в роскошный отель, и она разляжется в чем мать родила на шелковой перине, с накрашенными глазами, с белоснежным, как снег, горлом, ароматная и изящная, со всеми своими четырьмя гибельными округлостями, готовая к любви на постели с золотыми кистями, и тогда господин…

— Нет, не продолжай, — взмолился Соломон.

— И тогда, обменявшись с ней влажными поцелуями и милыми шалостями, господин тоже растянется на кровати и примется рулить лишь руками, и она, такая ладная и такая славная, охваченная вожделением, вконец распаляясь, отведет руки возлюбленного души своей, чтобы насладиться его мужским богатством, насладиться им с восторженной улыбкой на хорошенькой мордочке! — (Вне себя от возмущения, Соломон встал в боксерскую позицию, покрутил в воздухе маленькими кулачками и яростно атаковал бока янычара, а тот, не обращая внимания на удары, добродушно терпел их и продолжал.) — И она сольется с ним и будет ему благодарна за то, что некая его часть гораздо изобильнее, чем у ее рогача, и душа ее раскроется навстречу! — (Соломон в отчаянии перестал драться и сунул голову в мельничный жернов.) — Потому что, чтоб вы знали, в некой мужской части заключена вся жизнь женщины и предел ее стремлений. И конечно же муж ее не удовлетворяет в том, что касается этой части, и в этом секрет плохого настроения, приступов тоски, отсутствия взаимопонимания, обид и разводов, потому что Бог создал одних так, как меня, а других маленькими, жалкими и подобными воску — чем больше его мнешь, тем мягче он становится! — (Соломон, совершенно ошалевший от ужаса, не знал куда скрыться и залез в жернов почти до пояса.) — Да, она раскроется, видя такую крепость и такую силу, и захлопает в ладоши, восхищаясь ею, чувствуя, как она погружается в нее и отступает, пронизывает ее, и движется назад, и снова возвращается, и они долго и нудно будут вести вечную битву мужчины и женщины, она будет помогать ему, вздымая ягодицы ищущими ударами, и оба распарятся, и он освободится от переполняющей его мощи, и они заключат перемирие, чтобы вкусно поесть и сладко попить, и дивная битва начнется снова, начнется неутомимое движение вперед-назад, пугающие отступления и чарующие наступления, до зари и до первой крови, которая, как знают истинные знатоки, есть признак, что даже самый сильный мужчина уже больше не может.