Мо Янь - Страна вина

— Еще поешь? — спросил старик.

— Нет. Сколько я должен?

— Да о чем разговор, — участливо глянул на него тот. — Коли при деньгах, давай четыре фэня; [158] Фэнь — одна сотая юаня, самая мелкая монета. коли нет — будем считать, что угощаю.

Это страшно задело самолюбие следователя, он представил, как достает из кармана банкноту в сто юаней, новенькую, хрустящую, с острыми как бритва краями, швыряет этому старику, смотрит на него свысока, поворачивается и уходит насвистывая. И этот свист, который будет рассекать беспредельный ночной простор, оставит глубокое, незабываемое впечатление. Но карманы были пусты. Вместе с клецками он проглотил и свою неловкость, и затруднительное положение. Клецки поднимались одна за другой из желудка, он их разжевывал и снова проглатывал. Теперь хоть ощущался их вкус. «Уже в жвачное животное превратился», — с грустью подумал он, помянув недобрым словом чешуйчатого дьяволенка, который стащил у него кошелек, часы, зажигалку, документы и бритву. Вспомнился и щеголь Цзинь Ганцзуань, и своенравная шоферица, и знаменитый Юй Ичи. При мысли о последнем перед глазами тут же предстали пышные, упругие формы шоферицы, и в душе опять стал разгораться злобный зеленый огонь. Он спешно вырвал себя из этих опасных воспоминаний, чтобы разрешить неловкую ситуацию, в которой оказался, съев клецки и не имея возможности заплатить. Всего-то и надо четыре фэня, просто издевательство какое-то, словно нищий. Герой, нечего сказать: попал в переплет из-за пары грошей. Он вывернул карманы — ни монетки. Трусы и майка остались висеть на люстре в квартире шоферицы, откуда он выбежал как угорелый. Холодный ночной воздух пробирал до костей. Поняв, что другого выхода нет, он вытащил пистолет и тихонько положил его в белую керамическую чашку с голубыми цветочками. Пистолет сверкнул голубоватым стальным отливом.

— Почтенный, — начал он, — я следователь, из центра провинции прислали. Наткнулся тут на лихих людей, обнесли подчистую, лишь пистолет и остался. Только вот им и могу доказать, что я не из тех, кто шляется без дела и не платит за еду.

Старик торопливо согнулся в поклоне и, взяв чашку с пистолетом обеими руками, затараторил:

— Мил человек, мил человек, такая удача, что вы вышли на меня с моими клецками, заберите только эту вашу штуку, а то просто оторопь берет.

— Старик, — обратился к нему Дин Гоуэр, забрав пистолет, — ты спросил всего четыре фэня, значит, заранее знал, что у меня ни гроша. Понял это, но клецок все же сварил, хоть и без особого желания. Вот и у меня нет желания воспользоваться твоей промашкой. Оставлю тебе свое имя и адрес, чтобы ты смог найти меня, если туго придется. Ручка есть?

— Какая ручка у простого неграмотного продавца! Дорогой руководитель, уважаемый начальник, я как глянул, так сразу понял, что вы — важная персона, что прибыли тайно, вникать в положение простого народа. Не надо никакого имени и адреса, об одном прошу — позвольте мне уйти с миром.

— Какое тайно, к чертям собачьим! — горько усмехнулся Дин Гоуэр. — Дерьма кусок, а не вникать в положение простого народа! Во всем мире нет человека несчастнее меня. И что же, я, получается, даром ел твои клецки? Давай так…

Он взял пистолет, вытащил обойму, вынул один золотистый патрон и протянул старику:

— Вот, возьми на память.

Тот замахал руками:

— Что вы, что вы, несколько чашек паршивых клецок, начальник, о чем тут говорить. Для меня счастье встретить вас, такого великодушного и справедливого, мне этого счастья хватит на три жизни, что вы, что вы…

Следователю хотелось, чтобы старик уже перестал трястись, он схватил его за руку и сунул ему патрон. Рука у того пылала жаром.

В этот момент за спиной раздался презрительный смешок, будто заухала сова с могильной плиты. От испуга он втянул голову в плечи, а по ноге опять потекла теплая струйка.

— Следователь, как же! — услышал он старческий голос. — Из тюрьмы сбежал, ясное дело!

Дрожа, он обернулся и увидел под большим платаном сухощавого старика в поношенной армейской шинели, с охотничьей двустволкой в руках и большую мохнатую собаку, полосатую, как тигр. Собака сидела, не шевелясь, этаким генералом, и глаза у нее сверкали, как два лазера. Ее следователь испугался еще больше, чем хозяина.

— Опять вам беспокойство доставил, почтенный Цю… — подобострастно проговорил торговец.

— Сколько раз предупреждал тебя, Четвертый Лю, не разводи здесь торговлю, а ты опять за свое!

— Почтенный Цю, никак не хотел вас прогневать, но что делать бедняку! Дочке надо за учебу платить, куда деваться… Я для детей в лепешку расшибусь… а в город боюсь сунуться, поймают еще, оштрафуют, потом этот штраф полмесяца не выплатишь…

— Эй, ты! — сурово качнул ружьем Цю. — Бросай сюда пистолет!

Дин Гоуэр безропотно бросил пистолет к его ногам.

— Руки подними! — последовала новая команда.

Дин Гоуэр медленно поднял руки. Тощий старик, которого продавец клецок величал почтенным Цю, одной рукой взял двустволку наперевес, освободив другую, — ноги согнуты в коленях, спина прямая, чтобы в любой момент можно было выстрелить, — и поднял полицейский «шестьдесят девятый».

— Видал виды пистолетик-то! — презрительно заключил он, оглядев его со всех сторон.

— Разбираетесь в оружии, — не упустил возможности подмаслить Дин Гоуэр.

— Это ты верно говоришь, — расцвел старик и продолжал высоким и хриплым голосом с выразительной интонацией: — В свое время немало прошло через мои руки — стволов если не пятьдесят, то тридцать точно. И чешского производства, и ханьянские, [159] То есть оружие производства Ханьянского завода в Ухане. и русские пистолеты-пулеметы, и «томми», [160] Американский пистолет-пулемет Томпсона. и девятизарядный винчестер… Это все длинноствольное. А из пистолетов — и немецкий маузер, и испанская полуавтоматическая «астра», японские восьмизарядники [161] Японский револьвер образца 1914 г. и «куриные ноги», [162] Японский «карманный» пистолет для штабных офицеров. браунинги, кольты, этот тоже. — Он подбросил пистолет Дин Гоуэра в воздух и, вытянув руку, поймал на лету проворным и точным, совсем не по возрасту, движением. Голова, сплюснутая у висков, маленькие глазки, крючковатый нос, ни бровей, ни усов, ни бороды. Изрезанное морщинами, черное от загара лицо походило на ствол обгоревшего в печи дерева. — Девичья игрушка этот твой пистолет! — презрительно заявил он.

— Точность стрельбы у него ничего, — равнодушно проговорил следователь.

Старик снова осмотрел пистолет и авторитетно заявил:

— Метров с десяти еще куда ни шло, а свыше десяти — ни на что не годится.

— А вы, уважаемый, свое дело знаете.