Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Что? Что все это произошло тридцать лет назад и я должен вести себя так, будто ничего и не было?

— Я не говорю, что…

— Знаешь, если ты ждешь немедленного прощения, извини… это не ко мне.

Он подошел к шкафу и достал свое пальто.

— Куда ты?

— Ухожу.

— Куда? — повторила я.

— Это имеет значение?

— Нет, но…

— Я ухожу, Ханна, потому что не хочу сейчас находиться с тобой в одной комнате.

Я сникла.

— Хорошо, — тихо произнесла я. — Но разве ты не хочешь прочитать…

Я показала на компьютер.

— Перешли на мой электронный адрес.

Он взял со стола книгу Джадсона и сунул ее под мышку.

— Когда ты вернешься? — спросила я.

— Не знаю, — ответил он, направляясь к двери.

— Марджи ждет ответа по пресс-релизу.

— Я же сказал: пришли его мне, и я пришлю тебе ответ.

Я потянулась к нему:

— Дэн, любимый, я…

Он сбросил мою руку:

— Ханна, я не хочу говорить.

— Извини. Я очень виновата перед тобой.

— Еще как.

Я почувствовала, что мои глаза наполняются слезами:

— Дэн, я не хочу терять…

— Спокойной ночи, — сказал он и вышел.

Я не разрыдалась. Не забилась в истерике. Я очень долго стояла у двери, не зная, что делать дальше.

Наконец я села за письменный стол. Скопировала пресс-релиз и отправила его Дэну. Потом выключила компьютер и громко захлопнула крышку. И снова подумала: что дальше?

Дэн так и не вернулся в ту ночь. Я прождала его до трех часов утра и дважды звонила ему на сотовый. Он не отвечал. Когда я позвонила Марджи в полночь — уже второй раз за вечер, — она посоветовала набраться терпения.

— Парень в шоке, — сказала она. — Представь, если бы тебе такую новость преподнесли. Ему нужно время, чтобы переварить и осознать, что все это произошло сто лет назад и ты не заслуживаешь, чтобы тебя повесили, вздернули на дыбу или четвертовали. В то же время ты должна понимать, что он, вероятно, испуган до чертиков: кто знает, как отнесутся к этой истории руководство госпиталя, его пациенты… да те же дружки из гольф-клуба…

— Но он-то как раз предстает лишь в роли обманутого мужа, это я выгляжу гарпией, потаскухой… да и заслуженно.

— Не начинай заниматься самобичеванием, еще не время. Если все сложится, мы сумеем развернуть эту историю и представить тебя в выгодном свете как образцового гражданина своей страны, идеальную жену и хозяйку, уважаемого обществом просветителя… ну и весь прочий хлам, что так ценят в Америке, в тебе увидят женщину, совершившую в молодости ошибку, которую ты признаешь и раскаиваешься в том, что причинила столько боли своим любимым… бла-бла-бла…

— Тебя послушать, так из всего можно извлечь прибыль.

— Ты должна понять только одно: для медийщиков ты интересна только тем, что твоя дочь до сих пор считается пропавшей без вести, а ее любовник-доктор имеет собственное телешоу и по-прежнему находится под подозрением в связи с ее исчезновением. Все. Если бы Лиззи уже нашли — лучше бы, конечно, она и вовсе не пропадала, — внимания к твоей персоне было бы раз в пять меньше, чем сейчас. Просто теперь у них есть новый информационный повод: мать пропавшей девушки — в прошлом любовница радикала, разыскиваемого ФБР, и они будут носиться с этим поводом, как с боевым знаменем. Но поверь мне, это история не на первую полосу. Это сноска — которую, безусловно, оценит говнюк Маккуин, потому что она на пару дней отвлечет от него внимание… хотя, пока Лиззи не найдена, газетчики от него не отстанут… Ты со своим отцом еще не разговаривала?

Я звонила ему — и, как и обещала Марджи, он оказался на высоте.

— Из всех крупных ошибок, что я совершал в своей жизни, а их было немало, — сказал он, — самой серьезной было то, что я послал к тебе этого страшного человека.

— Ты не должен ни в чем себя винить, отец. Это было мое решение — переспать с ним. Как и решение поддаться его угрозам и везти его через границу.

— Ты слишком великодушна.

— Нет, дело вовсе не в этом. Просто столько лет прошло. В любом случае, ты искупил свою вину, я искупила свою. Или, по крайней мере, думала, что искупила.

— Но эта книга — сплошная ложь, не говоря уже о том, что отвратительно написана.

— Не думаю, что «честные и справедливые» сотруднику «Фокс ньюс» будут так уж придирчивы к литературному стилю. Они увидят только бывшего «метеоролога», переродившегося в ручную собачонку Джорджа Буша, запретный роман, радикализм презренных шестидесятых и — что очень кстати — связь между прелюбодейкой-матерью и пропавшей дочерью, которую, возможно, убил женатый любовник, он же звездный доктор. И кто после этого скажет, что история не повторяет себя…

— Я уже говорил Марджи, что сделаю все от меня зависящее, как только она скажет. Я даже с радостью дам интервью правым СМИ. Мы не будем сидеть сложа руки и не позволим им заклевать тебя.

— Мне давно следовало бы рассказать тебе о том романе, — сказала я.

— И что бы это дало? В конце концов, твоя личная жизнь — это твоя личная жизнь.

— Теперь она стала достоянием общественности.

Свой разговор с отцом я передала Марджи.

— Вот видишь, я же тебе говорила. И кстати, среди прочих достоинств твоего отца я бы хотела отметить то, что он охотно признает свои ошибки. Знаешь, какая это редкость… особенно среди мужчин? Так что не удивляйся, если не увидишь своего мужа до самого утра.

— Почему это?

— Потому что, пока мы с тобой болтали, он прислал мне по электронке свое «добро» на пресс-релиз.

— И что же он написал?

— Слушай: «Дорогая Марджи, пресс-релиз одобряю… Дэн». Четко и по делу.

— Он не сказал, откуда посылает сообщение?

— Конечно нет, да и с чего бы? Возможно, он у себя в офисе или ему удалось прошмыгнуть в дом. Мой тебе совет — дай ему побыть одному. Если ты начнешь названивать, умолять вернуться и простить тебя, он сделает ровно наоборот. Поверь, он смирится с этим… но должно пройти время.

После разговора с Марджи я все-таки попыталась еще раз дозвониться ему на сотовый. Соединившись с голосовой почтой, я оставила сообщение:

«Это я. Просто хотела сказать, что мне тебя сейчас не хватает и что я всегда тебя любила и буду любить по-прежнему. Мне очень, очень жаль, что все так получилось. Пожалуйста, позвони мне».

Во мне боролись противоречивые ощущения: с одной стороны, казалось, что я чересчур настойчиво молю о прощении, с другой — что моей мольбы недостаточно. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы Дэн был сейчас со мной, в этой постели, живой и невредимый, чтобы вернулось все то, что давно женатые люди воспринимают как должное, пока их не лишают этого, и тогда ужас потери затмевает все вокруг и мысли только об одном нет, мы ведь не можем расстаться после стольких лет вместе ?